Никто в кулачном бою так и не смог победить его, и хотя верховодство на Грибной Поляне в конце концов захватил внук Смуги Младшего Верзила, Дарник со Сбыхом заняли в общей ватаге свое особое место. Никто не мог безнаказанно приказывать им что-либо или оскорблять.

Взрослые в Бежети по-прежнему не обращали внимания на Маланкиного сына, полагали, что он всего лишь слабая тень предприимчивого и удалого Сбыха. В заблуждение вводила внешняя сдержанность Дарника: не слышно было его крика, громкого смеха, запальчивого спора или хвастовства.

Есть люди, которым надо обязательно без помех как можно лучше вызреть, любое пренебрежение им во благо, любая недооценка в поощрение. Именно к таким людям принадлежал Дарник. Маланка и Верба, истово молясь за него, «своего малыша», замечали, как с каждым годом он быстрее сверстников набирается сил, ума и самостоятельности.

Его приобщение к охоте тоже шло своим отдельным путем. Как Дарник ни старался, но почувствовать удовольствие от ватажных подкрадываний и загонов на мелкую дичь он так и не смог. Да и сам результат, когда только десятое подкрадывание и стрельба из лука оказывались успешными, безумно раздражал его. Поэтому в конце концов он предпочел заниматься охотой в одиночку и как бы мимоходом: гуляя по лесу, начинал тихо приближаться к оленям и диким козам, а когда те срывались с места, гордо шел дальше, мол, не очень-то и хотелось.

– У тебя еще недостаточно сил, чтобы охотиться одному, – упрекала сына Маланка.

– А когда будет достаточно? – с любопытством спрашивал Дарник.

– Когда натянешь мой самострел.

Ее охотничий арбалет был самый простой, чтобы его натянуть, надо было наступить ногой на стремя и двумя руками изо всех сил тянуть тетиву до стопора. Пользуясь отсутствием матери, Дарник день за днем упражнялся в его натягивании и в конце концов добился своего.

– Натянуть самострел это не все, надо из него еще и попасть, – сказала Маланка, не понимая, что коль скоро сын сумел натянуть арбалет, то уж непременно и пострелял из него.

А когда Дарник показал, что лучше нее метает в цель сулицу, возразить было и вовсе нечего.

– Может, ты теперь станешь нашим главным добытчиком? – испытующе спросила она.

– У тебя это лучше получается, – схитрил сын. Его целью теперь были не олени, а большой медведь или тур, лишь после них он мог почувствовать себя настоящим охотником.

Еще Маланка сильно беспокоилась, что в погоне за дичью он может заблудиться в незнакомых местах, но сын не разделял ее страхов – все свои дальние походы он аккуратно отмечал зарубками на деревьях и следил за временем, поэтому возвращался домой всегда засветло. Да и сама охотничья добыча для него была скорее поводом разведать, что там дальше, за очередным холмом или ручьем, чем значила что-то сама по себе. Мать всегда добывала дичь с запасом, чтобы обменивать ее излишки в селище на хлеб и молоко, и избалованный сын не спешил помогать ей в этом.

Однажды дядя Ухват взял его вместе со своим Сбыхом на охоту на вепря и немало был поражен хладнокровием племянника.

– Мой Сбых белкой по всем елкам скакал, – рассказывал он потом Маланке, – а твой хоть бы что! Кабаниха мчится на нас, а он стоит на месте, будто так и надо. И спокойно мне вторую рогатину подает. Вот уж действительно, как человека назовешь, таким он и будет. Если Лысый его не съест, быть твоей Рыбьей Крови старостой Бежети.

– Ему бы еще, как твой Сбых, другими командовать научиться, – для приличия возражала Маланка.

– Умным будет – научится, – серьезно рассудил Ухват.

Дарник прислушивался к их словам вполуха – в его будущей жизни места для какой-то там Бежети уже не было. Гораздо больше его удивила просьба Сбыха не говорить никому из ребят о случившейся с ним, Сбыхом, промашке. Главное, понял для себя Рыбья Кровь, никогда не делать ничего такого, чтобы пришлось просить кого-то молчать об этом.