– Давай пустим красного петуха, так живо вся степь соберется.

– Ну да, – язвил князь, – возьмем десять тысяч овец добычи и погоним их в Липов. Чтобы потом всю жизнь нас называли не воинами, а пастухами.

– Ну тогда вообще зачем мы здесь?

– Попугаем Калач, поменяем крепостное войско в Турусе и домой. – Рыбья Кровь почти не лукавил, умалчивая только о том, что прежде всего ему хочется лучше проверить возможности и выявить недостатки конной хоругви.

Шестьдесят верст в день оказались более подходящей нормой. Ограду из жердей с полотнищем стали дополнять сооружением из мешков с землей малых камнеметных горок. Количество костров из-за недостатка дров уменьшилось вдвое: по одному на каждых две ватаги. На месте стана обязательно выкашивали траву и убивали всех змей. К обычным медным флягам для людей добавили запасные бурдюки с водой для лошадей. Заметно полегчало и оружие, многие конники предпочли запрятать во вьюки даже свои мечи, заменив их легкими клевцами и кистенями. С заболевшими и поранившимися лошадьми тоже никто не возился, безжалостно пуская их на мясо. А безлошадных воинов сажали за спины самым легковесным оптиматам. Словом, и без сражений скучать не приходилось ни Дарнику, ни воеводам.

Безоблачность их прогулочного похода нарушила встреча с торговым караваном из Калача. Купцы сообщили князю, что его Турус осажден целым улусом степняков.

– И хазары там? – тревожно спросил Дарник.

– Нет, только тарначи.

Отделив от войска лучшую сотню и всех запасных лошадей, Рыбья Кровь помчался к Турусу, наказав остальным сотням догонять его изо всех сил. Мчались одвуконь по звездам всю ночь и на рассвете вышли к сторожевой хазарской веже, что стояла на правом берегу Танаиса напротив расположившегося на левобережье Таруса.

Два десятка сторожей вежи сладко спали, из ворот дворища как раз выпускали гонца в Калач, а дозорный на самой башне наблюдал за осадой Туруса, поэтому ворвавшиеся во двор, а затем в открытую дверь вежи липовцы не встретили ни малейшего сопротивления. Дарник, забыв про свое правило не лезть в первые ряды, с клевцом и кинжалом в руках первым взбежал по винтовой лестнице наверх, просто отталкивая сонных безоружных хазар со своего пути. Без шлема, в вышитой рубахе поверх доспехов и совсем не грозным лицом, он, видимо, казался им мирным рыбаком-бродником, случайно зашедшим в их башню продать утренний улов. Дозорный, правда, уже вовсю колотил в железное било и успел закрыть верхнюю дверь. Но князь чуть посторонился, и следовавший за ним здоровяк-арс обухом двуручной секиры с одного удара вышиб окованную железом дверь. Дозорный с мечом бросился на него, но не волку кусать медведя: один отбивающий удар по мечу, второй древком секиры с разворота в голову – и оглушенный хазарин на полу.

С верхней площадки вежи открывался великолепный вид на все левобережье: обнесенный двойным тыном Турус и вдвое больший по размерам стан степняков. А выше и ниже по течению Танаиса скопления судов – кто их не пропускал: сами ли степняки или турусцы, – было не совсем понятно. Издалека и осада выглядела похожей на большое торжище, лишь полдюжины сгоревших в городище домов и подчеркнуто пустая полоса между стеной и полевым станом указывали на состояние войны. По количеству крытых возов и шатров Рыбья Кровь прикинул, сколько же тут степняков. Получалось полторы-две тысячи. На причале Туруса виднелись лишь несколько малых лодок. Князь размышлял, как быть: обнаружить свое присутствие или пока скрыть до прихода остальных сотен?

Спустившись во двор, он нашел двадцать три хазара, которых его оптиматы даже не сочли нужным связывать. Старший из пленных знал немного по-ромейски и с готовностью ответил на вопросы Дарника. Осада Туруса длилась уже восьмой день, ровно столько требовалось и гонцу, чтобы добраться отсюда до Малого Булгара, а так как степняки наверняка перекрыли все дороги, то, возможно, в Липове об осаде вообще ничего не знают.