Гаяне, несмотря на свои семьдесят семь лет и долгую, полную проблем жизнь, была оптимисткой и умела радоваться мелочам. Вот и сейчас она, приспособив больную правую ногу на стул, с надеждой листала акафист иконе Матери Божией «Прибавление ума» и улыбалась своим мыслям. Эту книжечку ей с большим трудом достала ее бывшая сотрудница Таня, уже давно ходившая в церковь Александра Невского и знавшая половину прихода. С Таней они еще при коммунистах работали в одном из тбилисских СКБ, а теперь время от времени перезванивались и обсуждали политические и церковные новости. Странно, но факт: многие их сотрудники, выйдя на пенсию или оказавшись без работы, зачастили в церковь.

Долгожданная книжечка, по идее, должна была коренным образом изменить жизнь дочери Гаяне Додо, а значит, и ее собственную, если уж не жизнь, то оставшуюся старость.

Додо – сорокалетняя безработная неудачница, по материнским понятиям, – уже давно и бесповоротно нуждалась в прибавлении ума. Все остальное – интеллект, красота, трудолюбие, доброе сердце – у нее и так было в наличии.

Гаяне перебралась с палкой поближе к святому углу, в котором висели иконы русского и армянского письма, устроилась поудобней в кресле-качалке и приступила к чтению акафиста. Она, конечно, знала, что акафисты читаются стоя, но успокаивала себя словами одного оптинского старца, считающего, что Богу нужно ваше сердце, а не ноги.

Добросовестно, с трудом разбирая церковнославянские обороты, прочла первый икос и задумалась: «Ох, Додо, Додо, что ты со мной делаешь? У всех дети как дети. Одна ты у меня непутевая. Вечно какие-то приключения на свою голову находишь. А все оттого, что нецерковный человек и, следовательно, настоящей веры не имеет. Отсюда и неустроенная жизнь, и грехи. Вон не успела вчера пачку сигарет купить, а она уже пустая на столе валяется. У-у, неряха неисправимая».

Сколько с ней Гаяне воевала: дескать, ты, Додо, Святого Духа отгоняешь, а значит, и проблемы наши никогда не кончатся. Вся жизнь шиворот-навыворот пойдет. Э-э, все напрасно. Гаяне – это глас вопиющего в пустыне. Додо и слышать не хочет материнские советы. И со здоровьем без конца проблемы. Дочь посты держать не хочет, вот и разваливается в свои сорок лет. Она не то что Гаяне, которая в своем возрасте и на базар ходит, и дома суетится. Если бы не нога, порхала бы как птичка.

Тогда, в голодные девяностые годы, Додо, сразу же после того, как ее сократили в институте, пошла работать в будку – торговать продуктовым ширпотребом. Ставка известная: сутки – пять лар. Другие продавщицы ухитрялись еще и лишнее наваривать, а Додо по своей глупости оказывалась в вечном долгу у хозяина. Придет, бывало, домой и скажет, поглядывая в сторону:

– Мам, у меня только три лара. Пришли ко мне две старушки. Хлеб, говорят, купить не можем. Пенсию два месяца не давали. Я и дала…

Гаяне только за голову хваталась. Что тут скажешь? Правду говорят: в двадцать лет ума нет и не будет.

Бабок ей и самой жалко, и милостыня – святое дело, но надо же и меру знать. Гаяне терпела-терпела, потом не выдержала:

– Бросай, Додо, эту будку. Толку нет, один убыток…

Нет, не послушала ее эта упрямица. Досиделась, пока хозяин ее с работы не выгнал, да еще и в воровстве обвинил – ославил на весь район. Э-э, что тут говорить! Не повезло ей с дочерью – факт.

…Или хоть ее замужество взять. Другие замуж выходят, чтоб свое положение улучшить. А Додо вышла – в какое-то беспросветное ярмо впряглась. Муж ее, Анзор, как в той рекламе про растворимый кофе «три в одном», – бездельник, выпивоха, да еще и обманщик. Додо только и успевала его долги выплачивать. А потом Анзор совершил аварию и в тюрьму попал. Гаяне уж на что терпеливая и дипломат прирожденный, а тут окончательно из себя вышла.