(Утром 13 февраля нашли труп Николая Шмита на полу изолятора с двумя ранами на шее, с порезом на руке и ссадинами на лице. Эксперт Минаков сообщал в заключении о смерти, что больной с целью самоубийства разбил стекло в зимней и летней раме и осколками стекла нанес себе раны на руке и на шее, а затем, истекая кровью, свалился на пол, где и скончался. Доктор Гольденбах пришел к выводу, что в данном случае скорее всего надо предполагать убийство, а не самоубийство. Надзиратель Козлов, дежуривший в эту ночь в коридоре у изолятора, не слышал ни звона разбиваемых стекол, ни падения умирающего юноши на пол, но эти показания отвергает П. Львов-Марсианин, утверждая, что Н. Шмит был убит именно надзирателем Козловым. Есть версия, что Николая Шмита убили большевики или по их заказу, так как он начал давать показания о финансировании их партии, в частности, о том, что передал М. Горькому 15000 рублей на газету и 20000 рублей на оружие. Кстати вспомнить, что накануне большевики убили друга и дядю Николая – Савву Тимофеевича Морозова, перед этим изрядно попользовавшись его капиталом – прим. автора).

Когда мы это обсуждали Владимир Ильич сказал: ″А вчера ко мне пришла Лиза и говорит, что приехала из Москвы специально к вам, чтобы вы помогли выполнить клятву, которую я дала брату. Прошёл почти год (значит описываемые события происходили в конце 1907 года или в начале 1908 года в Женеве, в Швейцарии – прим. автора), а я не могу её выполнить. Николаевы средства все находились в обороте Морозовых″.

Вот я вас и вызвал, обмозгуйте это дело. А меня так ласково взял за спину и говорит: ″А толковую девицу вы к ней приставьте, чтобы у неё была подруга. Будет у неё подруга и мы будем знать, чем она дышит, чего она хочет?″.

Дал нам адрес. Пришли, перед нами девушка-красавица лет 22-х. Она очень рада была… Начали знакомиться, дружить.

Думали, как начать дело о деньгах. Надумали! Лиза пишет письмо дядюшке миллионеру Морозову, у которого в обороте находились деньги. ″Дорогой дядюшка, ты знаешь я поехала за границу, я сейчас в Женеве, в Швейцарии, хочу здесь подольше пожить. Поеду в Рим, в Париж, хочу кое-чего здесь закупить, картин хороших, скульптур для нашей квартиры. Ты уж, пожалуйста, не задерживай деньги, которые мне оставил Коля по духовному завещанию″.

Ну, мы думали, что всё уже – ″дело в шляпе!″. Ходим весёлые, думаем – выполнили поручение Владимира Ильича!

В. И. Ульянов-Ленин

Но не тут-то было! Приходит от дядюшки такой ответ: ″Дорогая племянница, не делай такой глупости, не бери из моего оборота свои средства! Ведь ты знаешь, что на каждый свой рубль получаешь 70 копеек процентов. Где ты так свои деньги положишь? Пиши, сколько тебе надо? Десять, пятнадцать тысяч, я тебе вышлю. Живи там, покупай, чего тебе хочется ″. Мы носы и повесили!

Думали, думали…

Опять к Владимиру Ильичу надо идти, ничего больше не можем придумать! Пришли к нему. Говорим: ″Владимир Ильич, вот так и так, такая досада!″.

Владимир Ильич встал из-за стола, он ведь тогда заканчивал свой труд ″Материализм и эмпириокритицизм″ (Работа написана во второй половине 1908 года, издана отдельной книгой в 1909 году – прим. автора), прищурился походил по комнатке туда – сюда, заложил руки, конечно, за свой жилет, потом лысенку свою потёр, остановился перед нами и говорит: ″А знаете, что, а давайте выдадим её замуж за дворянина-большевика!″.

Мы думаем, что-то Владимир Ильич вдруг сватом стал?! А он перед нами остановился и целую лекцию нам прочёл о классовой психологии.

″Ведь, – говорит, – Морозовы, они, конечно, миллионеры, богачи, но вышли-то они из кулачья! А Царь-Батюшка к своему престолу не пускает такого происхождения людей. У него фрейлины все дворянки, министры – все дворяне. На банкеты и на приёмы он только дворян приглашает. А Морозовы как не вертятся, другой раз денежки подкидывают туда, но нет – Царь-Батюшка их к себе не приглашает, не дворяне! Вот станет Лиза дворянкой, посмотрим тогда, может дядюшка и клюнет!″.