Может быть, вечера в семье алкоголика все же не такие, как в нормальных семьях. Собственноручно приготовленный ужин в нашем случае дело редкое, поэтому и казался вкуснее. С аппетитом пережевываешь каждый кусок и лишь боишься, чтобы глава семьи не смылся на какую-нибудь ночную экскурсию. Ну, пожалуйста, сегодня никаких прогулок! Даже на чердак. Или в подвал. В нормальной семье стирка в общей домашней прачечной обычное дело. В семье алкоголика она может обернуться катастрофой. Например, если в корзине для белья под кучей грязных простыней прячется бутылка виски…

Но наш семейный корабль часто уходил в море под фальшивым флагом трезвости. Мы с Рихардом говорили о нас и иногда касались болезненного вопроса его пьянства. Мы произносили много слов, чувствуя сопричастность, и уверяли друг друга, что мы с этим справимся, что мы семья, как другие семьи с детьми, разве у человека не может быть проблем? У нас, собственно, все хорошо. А потом мы гладили друг друга и целовались, а когда засыпали дети, обнимались в постели.

Подобных чудесных вечеров у нас было много, пока Рихард не уходил в город и не оказывался далеко от дома, от семьи, от меня. Тогда я еще верила, что все наладится.

Что все будет в порядке.


Но алкоголь – это злой господин с предательским умыслом. Сидит в засаде и готовит новое нападение. Ждет момента, когда между алкоголиком и «той, которая рядом» вновь возникнет доверие. Когда ослабнет бдительность. Он ударит, когда все беззащитны, не готовы к удару. И ударит немилосердно и жестоко.

Жизнь в семье, где один из партнеров алкоголик, похожа на прогулку по только что замерзшему пруду. Никогда точно не знаешь, выдержит ли лед. Сделав несколько шагов и не провалившись, думаешь, авось, пронесет. А потом – случайно наступаешь на тонкий лед и через долю секунды оказываешься в чертовски холодной воде. Проваливаешься под лед и тянешь за собой скатерть со стола, накрытого к завтраку, коляску со спящим ребенком, бельевую корзину, игрушки, няню и мальчика из садика, маленького школьника, и все это исчезнет в бесконечно глубокой ледяной воде, черной, как сама преисподняя.

Только мелкие пузырьки на поверхности дадут знать, что еще десять минут назад здесь была почти нормальная семья. Семья, которая только-только обретала надежду. Семья, у которой никогда не было такого же шанса, что у других.

6

И как это я могла согласиться с ролью в столь плохом сценарии? Кто в этом виноват? Я часто задавала себе этот вопрос. Сидела, кормила грудью и плакала. Я смотрела в младенческие глаза ничего не подозревающей Миранды, на ее ручки, сжимающие мою грудь, и посылала богу, имени которого не знала, тысячи молитв, касающихся всевозможных вещей. В любом случае мне было нехорошо.

Рихард занимался клубом, как обычно, окунувшись в хорошо знакомую рутину пьяных пятничных вечеров. Я не выносила его сборы в клуб. Его пятничную напряженность. Он не мог дождаться встречи со своей любовницей «Black Label», я это видела. Бегал по квартире, переодевал брюки, другие туфли. Искал гель для волос, чтобы держалась прическа. Отшвыривал один пиджак и брал другой. За ним шлейфом, по полу тянулись носки, трусы-слипы, портмоне, мобильные телефоны. Скомканные квитанции такси. Стаканы с выветрившимися остатками растворимых таблеток против головной боли. Все шло иначе, чем надо бы, а телефон названивал. Посреди этого хаоса дети хотели есть, и ужин для них приходилось делать мне. Рихард перемещался по другой орбите.

– Ты не видела мои ключи? Куда я положил деньги? Черт, я не могу найти тот шарф… И куда я его…