Он посмотрел на бумажку, затем на меня, потом снова на бумажку и попросил назвать адрес проживания на Гавайях. Я назвала и добавила раньше, чем подумала, что блистать умом стоит не во всех ситуациях, что местные все же считают, что правильно говорить «Молокай».

— Как почти что местный, я это подтверждаю, — усмехнулся блондинистый человек в форме, явно не имеющий с гавайцами общих корней. — Служил там десять лет рядом с обсерваторией Мауна-Кеа. Дорога в горы уже, наверное, обледенела, и вы не сможете подняться на вершину, но если вдруг задержитесь в гостях до весны, знайте, что там самое красивое небо в мире!

И еще большим восклицанием прозвучал звук опускающегося на чистую страницу паспорта штампа.

— Счастливого пути! Гавайям привет! Алоха!

— Алоха! — ответила я, потому что уже знала, что это слово используется местными не только в качестве приветствия, но и при прощании.

Боже — выходит, Фортуна решила повернуться ко мне лицом или я рано радуюсь? Сейчас как придет мой чемодан с расколоченными елочными игрушками… Что же — скажу, на счастье! Знать бы еще, как это звучит по-гавайски…

Обычная тахикардия, владеющая всеми подле бегущей ленты багажа, меня не беспокоила. В ушах стоял привычный шум аэропорта — и он меня успокаивал. Америкой на меня не повеяло — обычная Европа! Хотя там мне не нужно судорожно засовывать в карман таможенную декларацию, чтобы схватить чемодан.

— У вас есть продукты? — спросил офицер, за секунду до моего приближения смеявшийся над шуткой коллеги.

— Нет, — ответила, точно заправский солдат.

Протянула заветный листочек и потянула за собой уже мой московский чемодан. Все — теперь самое время выдохнуть последний адреналин и вдохнуть воздух свободы. Поймать вайфай и позвонить маме, а после всего разобраться, как попасть в седьмой терминал.

— Да, мам, я хорошо долетела!

Мне пришлось кричать в телефон, потому что Воцап ни в какую не желал соединять нас через океан.

— Все хорошо! — повторила уже нервно, потому что все еще не до конца скинула напряжение последних часов в воздухе и первого часа на американской земле.

— Мама, здесь автобус ходит, зелененький такой, как новогодняя елочка, — играла я с мамой в заправского терапевта. — Я не потеряюсь. Здесь мульён людей и куча русских, если ты не веришь в мой английский. И у меня есть Гугл, говорящий на всех языках, даже на матерных. Мам, ну иди уже спать. Я позвоню тебе из Хило, это на Гавайях. Мам, ну ты можешь хоть пару названий запомнить и не переспрашивать каждый раз одно и тоже!

Она постоянно нервничала, а я все еще нервничала — в таком состоянии нам не стоило продолжать разговор.

— Мам, шаттл пришел!

6. Дух Рождества

Нет, автобуса еще не было — моего, зелененького. Проезжали все другие с рекламой компаний, сдающих авто напрокат. Я еще даже не вышла из дверей терминала и наблюдала за движением через стекло. Впрочем, по его другую сторону ничего не изменилось — Америка и тут мною не прочувствовалась: серый бетон, асфальт и я под козырьком, который тянулся вдоль бесконечного здания аэропорта. И люди, как в Европе, всех мастей, говорящие на всех языках. Америка, ау! Где ты?

Я была в телефоне — с Найлом.

— Не беспокойтесь, я разобралась, как добраться до Юнайтед Эйрлайнс. Как только сдам багаж, я вам отзвонюсь…

Он позвонил сам, увидев меня онлайн, и мне стало стыдно — будто я забыла свое обещание держать его в курсе своих передвижений по американской земле. Да и речь моя мне не нравилась. Нет, я не делала каких-то грубых ошибок и не пугала дедушку Найла страшным русским акцентом — меня смущало отсутствие в моей речи «мистеров» и «сэров». Оставалось только надеяться, что благодаря мягкому тону моя речь воспринимается вежливой. Все же русский язык больше подходит для общения со стариками: имя-отчество в любом случае делает разговор с незнакомым человеком нейтральным, а тут у стоящих рядом людей могло сложиться впечатление, что я разговариваю со своим бойфрендом. И чтобы хоть как-то сгладить свою собственную неловкость, я рассказала мистеру Бойду про офицера с военной базы около обсерватории.