– Туда, где Макарыч сидит, – вмешался Владимир, – там уже связь протянули.

– Пусть топает на левый фланг на пригорок, туда, где подпоручик Стуков господствует, и немедленно проверит связь. Хотя… – Шварц на секунду задумался, – пусть сейчас же ко мне зайдет, я сам ему приказание дам, а то напутаешь еще что-нибудь. Давай, бегом, одна нога здесь, вторая там.

Денщик выбежал за дверь.

– Обученный он у меня, знает, как себя вести, – Шварц повернулся к Владимиру, – а может, ну его подальше, этот свой принцип, и давай по маленькой за успех накатим.

– Некогда, Андрей, да и не хочу принципу изменять. Пьяный солдат – мертвый солдат, хотя и отважный. – Владимир улыбнулся и встал из-за стола. – Ладно, я пошел в батальон, дел невпроворот. Вечером зайду. – Он пожал протянутую Шварцем руку и отправился назад к себе.

Уже совсем рассвело, холодный пронизывающий ветер гнал на запад низкие свинцовые тучи. Тропинка вела через лес, местами в низинках еще белел нерастаявший снег, деревья, еще не проснувшиеся от зимней спячки, сиротливо жались друг к другу, соприкасаясь голыми ветками и создавая неприхотливый, грустный и однообразный пейзаж. Рядом, буквально в нескольких метрах, шла дорога, хотя именно дорогой ее назвать сейчас было трудно. Раскисшая от талого снега, истоптанная тысячами пар армейских ботинок, искромсанная сотнями снарядов, она представляла собой еще более неприглядное зрелище. Дорога, по которой отступала одна великая армия и наступала другая, дорога, ставшая для многих прошедших по ней людей последней в их короткой жизни, так и не дав им напоследок узнать, куда же она выводит, стелясь через холмы и болота, перебираясь мостами через речки и ручейки. Владимир шел, вслушиваясь в тихий шелест деревьев. Еще недавно по утрам из леса доносилось пение птиц, которым было глубоко наплевать на жестокие игры, затеянные странными двуногими существами недалеко отсюда. Природа жила своей жизнью, совершенно не заботясь о том, что ее так называемые хозяева убивали и кромсали друг друга в клочья. Она продолжала уничтожать следы этих кровавых преступлений при помощи верного союзника времени, превращая их в прах и пыль.

Владимир шел, погруженный в свои мысли: вчера он получил письмо от жены. В нем она писала, что ее отец сейчас командует полком где-то на юге, мама помогает ей справляться с хозяйством, Даша учится хорошо, хотя ей никто не помогает, сын Димка растет таким шаловливым, что доводит своими выходками няню до сердечных колик. Недавно свалился с дерева и поцарапал коленку. Сама записалась на курсы сестер милосердия, хочет хоть чем-то помочь фронту, устает и приходит домой поздно. С продуктами сейчас не совсем хорошо, но пока не голодают. Все кругом надеются, что война скоро закончится, и молятся за это Богу. Писала, чтобы он хранил себя и не думал о глупостях, все образуется. Под глупостями жена, безусловно, понимала его связь с Натальей. Она не верила в серьезность этой связи и была убеждена, что это всего лишь мимолетный роман, который смогут вылечить смена обстановки и время. Да Владимир и сам думал об этом, что только так можно избавиться от щемящих сердце чувств. Но время шло, день сменялся днем, впечатлений от каждого прожитого дня было столько, что, право, хоть книгу пиши, но самое главное чувство не уходило. Вот и сейчас он подумал о Наталье: что-то давно не было от нее писем, наверное, устала ждать и закрутила роман с другим, более перспективным кавалером. И это чувство не изжитой ревности сильно сейчас резануло по живому сердцу. Может, не надо было тогда уезжать? Она, наверное, так и не поняла его бегства в Иркутск, а сейчас прошло два года, и для нее эти годы шли намного дольше, чем для него. Почему она не пишет? Эта мысль била сейчас в висок, бередя никак не желающую затягиваться рану. Почему? Почему?? Почему???