Дэвид Эллефсон: Впервые Megadeth увлеклись наркотой, когда в группе были еще Гар Самуэльсон и Крис Поланд. Они играли в стиле «джаз-фьюжн» и были родом из Дюнкерка/Баффало, штат Нью-Йорк. Затем перебрались в Лос-Анджелес, где у них была группа the New Yorkers, которая играла на местной сцене. У них была скромная армия поклонников, они собирали клуб «Трубадур», но проморгали свою возможность и так и не подписали контракт. Гар работал в гитарной компании B. C. Rich. У Криса Поланда была богатенькая девчонка. Обоим парням более чем хватало денег на привычку долбить наркоту, которой они заразили и нас, придя в группу. Мы с Дэйвом, разумеется, уже баловались порошком, потому что в то время в Лос-Анджелесе белый порошок был очень популярен.

Дэйв Мастейн: Гар рассказывал мне, как некоторые друзья его группы the New Yorkers залезли в аптеку и сперли несколько опиумных свечей. Я любил шутить, что видел, как они отрубались с голой задницей.

Нередко, когда мы приезжали в новый город, Гар тут же исчезал. Шел в какой-нибудь неблагополучный квартал, чтобы достать тяжелый наркотик. Иногда он возвращался с опозданием, но ему всегда удавалось вмазать. Так Чак Билер стал нашим барабанщиком. Мы были в Детройте, и Гар Самуэльсон пошел искать наркоту. Он не вернулся, и у Чака появилась возможность. Он пришел в клуб на отстройку звука и убедил меня, что хорошо знает песни. И еще до возвращения Гара он занял место за барабанами. Нам все равно нужен был барабанный техник, но мы взяли Чака, потому что после того случая я знал – если Гар совсем будет в говно, нас всегда выручит Чак. Именно так и произошло.

Дэвид Эллефсон: Наш первый менеджер Джей Джонс доставал нам наркоту. Так он и втерся в доверие. Мы называли эту хрень «бургерами с наркотой от Джея Джонса». Он кормил нас, и мы постоянно были обдолбаны. В 1984 году он привел Гара Самуэльсона, а потом Криса Поланда. Никогда не забуду, как впервые попробовал тяжелый наркотик. Мы репетировали в студии Mars в Лос-Анджелесе, и Гар выложил на прилавок несколько дорожек – одна белая, другая – коричневая. Я спросил, что это за коричневая дорожка. Он сказал, что это чиба.

«Что такое чиба?» – спросил я. «Героин», – ответил он. Об этом я слышал от своих панк-кумиров вроде Сида Вишеса и Стива Бейторса, не говоря уже о Джими Хендриксе. Я об этом, разумеется, знал, но Гар то ли в шутку, то ли всерьез сказал: «Чувак, если хочешь быть крутым, ты должен долбить порошок». Я принял его, понимая при этом, что идея, наверное, не очень хорошая, но я же был в Голливуде.

Дэйв Мастейн: После Касл-Донингтона все было кончено. Но завязывать я не хотел. Я выполнял свою работу. Порошок сносил крышу – в этом не было сомнений. Ты мог принимать его без перерыва, потеряв чувство меры, и мог себя убить. Я просыпался в кровати, и Эллефсон приходил ко мне в номер и подставлял под нос зеркало с дорожкой. И как только я стал отрываться, мы долбили два дня подряд, не спали всю ночь, не спали утром следующего дня и дубасили еще сутки до тех пор, пока меня физически не начинало вырубать, и я шел спать. Я никогда не засыпал – я отрубался.

Теперь мне надо было признать, что я зависим. Я считал, что курить травку – это модно. Да и бухать тоже. Думал, что ходить на тусовки и нюхать дорожки – это круто. Но теперь я чувствовал себя каким-то плохим парнем. Было хреново. Меня не покидала мысль, что теперь я такой же торчок, как Кит Ричардс. Разве это круто? Хотел ли я вернуться домой из Донингтона? Да. Хотел ли я вернуться домой, чтобы лечь в клинику? Нет. Я не знал, что меня там ждет, и боялся. Я хотел вернуться домой и торчать.