Наконец, нас рассадили, и рядом с нами будто из воздуха материализовался необъятный официант, похожий на передвижное окно раздачи: его закольцованные руки удерживали десятка два тарелок, уложенных друг на друга в форме недостроенной пирамиды. Он ловко расшвырял первую партию тарелок и ринулся за второй, а «счастливчики», в том числе я, недоуменно застыли над своими порциям.

В нос ударил резкий помойный запах. Баланда, растекшаяся по тарелке, с виду напоминала клееобразную желтую кашу, в которой темнели неопознанные комочки. Запах утверждал, что это, в лучшем случае, прокисшее картофельное пюре с очистками.

Официант артистично разбросал вторую партию тарелок, хлеб и компот неопределенного происхождения. Вонь повисла над нашими столами почти видимым облаком, потому что завсегдатаи из центра зала вдруг перестали чавкать и с любопытством воззрились на нас.

Толстый официант стоял у балюстрады с невинными глазами, вытирал потные ладони о фартук, и улыбался. С виду – добродушный мясник или хирург-живодер.

Я посмотрел на старшего группы, который был послан в тур бесплатно с обязательством отчитаться местному КГБ о нашем поведении заграницей. Он с напряженным лицом пытался намотать на ложку вонючую субстанцию, но отправить это в рот не решался.

– Я, конечно, прошу прощения, но можно узнать – как это понимать? – спросил я.

– Меню согласовано, – почти беззвучно ответил старший.

– С кем?

– С кем надо.

– И мы должны это есть?

– Должны и будем, – ответил старший, и обреченно отправил в рот зловонную ложку.

Группа, однако, есть не стала, возмущенно пригубила безвкусный компот и потребовала от старшего более вразумительных объяснений. Тот задумался, глубоко вздохнул и губы его беззвучно зашевелились, формулируя ответ.

– Нажралис, – вдруг по-русски прервал тишину венгр-официант – Можна уносит?

Так и не получив ответа, толстяк прикатил дурно пахнущую емкость на колесах и стал очищать в нее наши нетронутые тарелки. Следом он вылил недопитый компот, а хлеб аккуратно собрал и унес в недра кухни. Из окон раздачи выглянули две девицы в белом, сверкнули глазами и белозубо рассмеялись в нашу сторону. Их смеху вторил басок официанта.

Это уже было слишком. Мы ушли, не дождавшись ответа старшего, унося с собой зловонный запах и ужасное настроение.

С этого дня эйфория наших «руссо-туристок» заметно уменьшилась, а старшего группы шахтеры вечером упоили вдрызг и он признался, что установка нашим правительством дана такая – кормить советских туристов «не очень» и даже «очень не очень», что бы помнили, что дома кормят лучше.

– А они и рады, уроды! А чего ты хошь? Мы для них были и будем оккупантами, как в Прибалтике! – веско подвел итоги шахтерский бригадир из Первомайска Михалыч. – Ну их к лешему! Наливай!

До утра было далеко, и мы успели простить Венгрии все – и прокисшую картошку, и оккупацию. Тем более, что после шестой бутылки «палинки» речь пошла о ба… о женщинах, о наших, естественно, и тут венграм, тем более венгеркам, ловить, как правило, нечего.

…Третье воспоминание о Венгрии – туалет. Мы с женой торчали в центре Будапешта, а женская сборная нашего автобуса погрязла в омуте очередного шопинга. Дело было летом и мы поглощали огромное количество венгерского лимонада в литровых бутылках (что-то типа их «Спрайта»). Жене от выпитого, естественно, приспичило, и серьезным образом приспичило. Как настоящая женщина, она послала меня, сиречь мужа, на поиски ближайшего туалета (желательно – бесплатного, так как платный туалет в сознании советских туристов был капиталистическим порождением, а мы с детства привыкли к повсеместной туалетной халяве).