Я даже не заметил рядом с собой этого «борова». Только уже услыхал снизу, из-под гроба, голос жилистого:

– Не трогай его.

Зал как будто вымер, слышен был только шорох цветов под гробом. Я обернулся: «боров» с поднятым кулаком для удара застыл в полуметре от меня. Здоровенный, выше и много тяжелее меня. Я бы не успел даже поднять руку, чтобы защититься от его кулака. Я отступил на шаг, но «боров» уже послушно и безразлично отвернулся, начал поднимать из охапок цветов своего хозяина.

The hall was silent, the only sounds heard were the rustling of flowers under the coffin. I didn’t even notice beside me the second man, the “Hog”, because I looked to the right at the fallen man. Then I heard the calm voice of the sinewy man, rising from under the coffin, “Don’t touch him.”

I looked at my left and saw the “Hog” with a raised fist ready for the blow. He was really huge, taller and heavier than I, and he was all ready. I wouldn’t have had even a chance to raise my arm for protection. I stepped back, but the “Hog” with indifferent air obediently turned away from me, stepped to the coffin, and helped his boss to get up.

Я поискал глазами блондинку: она стояла теперь самостоятельно, но с ней под руку была уже знакомая мне товарищ Мячева. Я услыхал:

– Мэрилин, прекрати! Веди себя! – И затем то же самое по-английски, с ужасным акцентом, – Marilyn, stop it! Behave yourself!

«Боже, что же это такое! – подумал я, – Ее и зовут так же, – Мэрилин. Тот был Сережа, а эта – Мэрилин…».

I looked around for the blond girl, and saw her standing with her arm held by comrade Myacheva, party-official already well-known to me. And I heard her saying softly: “Marilyn, stop it! Behave yourself!” She said it in Russian, and then repeated in English with a terrible accent.

“My God, what I hear, she called her Marilyn!” I thought in amazement. ”The dead twin is a double namesake, and this grieving lover here, who is strikingly Marilyn Monroe in her looks, is also Marilyn!”

Ее уже спокойно уводили, и она больше не сопротивлялась. Но у самых дверей она вдруг обернулась, стала искать кого-то взглядом, и мы встретились с ней глазами. Я глядел в них, и как будто тонул. И вдруг она улыбнулась. Одними лучистыми глазами и чуть-чуть только губами. Мне одному.

Marilyn was led away to the doors. She was calm now and did not resist Myacheva. At the doorway she suddenly stopped and turned around looking for someone in the crowd. I was staring at her, as all silent mourners did, and I saw her eyes running from face to face. When our eyes met, she stopped her search. Seconds were passing, and as I looked into her eyes I felt I was drowning. All of a sudden she smiled, barely, with just a stir of her lips, but her eyes sparkled – for me only, I was sure.

Около пяти часов того же дня Фомин нервно ходил по кабинету на втором этаже своего коттеджа. Поминки по усопшему он отменил, как мероприятие церковного характера, поэтому чуждое настоящим коммунистам, но, главное потому, что были они сейчас совершенно неуместны и могли подействовать на всех расслабляюще в эти ответственные последние дни. Он подходил к окну, смотрел вниз на соседние коттеджи, отворачивался и снова ходил, теребя волосы. Этот коттедж в элитном поселке, недалеко от кольцевой дороги, был куплен, с небольшой рассрочкой, на его имя. Он переехал сюда из городской квартиры, где жил с семьей, только на эти ответственные недели перед выборами. И еще потому, что здесь жили его гости из Индии.

Around five that day after the funeral Fomin walked nervously around his private office on the second floor of the cottage. Previously he cancelled funeral repast, solemn feast after the burial, customary in Russia. He told his comrades that such a feast has an ecclesiastical nature, and therefore alien to the true Communist spirit, and also it was absolutely inappropriate now because it could slacken them on the eve of the great days coming. Every time Fomin approached the window he looked down at the neighboring cottages, at the farther yellowing fields, then turning away and walking back, tousling his hair.