That was a recurring and lengthy speech, and I observed the people around the coffin. The sorrowful faces of men and women were now brighter, and chins were up, eyes glistening. Drizhinniki, party militia with red bands on the sleeves, drew closer from their post at the doors, their faces shining blissfully.

I noticed also four new mourners who just entered the doors and were standing behind. These were altogether different: in expensive black suits, with grim and bored faces, one of them with his hands in the pockets. It was easy to guess: professionals, sponsor-bank’s Security. One of them was huge and powerful like a hog, another two tall muscular athletes, and the fourth was strangely both sinewy and thin, with a dead face as if cut of stone.

И вдруг в траурной тишине, ставшей только глуше из-за твердого голоса генсека, я услыхал какой-то шум за дверями. Сначала это был женский громкий разговор на повышенных тонах, но потом он перешел в раздраженные крики. Я подумал, что это доносится из соседнего ритуального зала: нервные срывы, истерики и припадки тут были обычным делом. Но эти крики становились громче, доносились уже рядом, из-за наших дверей. Вдруг дверь в ритуальный зал со стуком распахнулись, и я увидал в проеме двух женщин. Одна рвалась к нам в зал, другая тянула ее за платье и за плечи назад. Наконец, первая женщина вырвалась и с криком «А-а» побежала по нашему залу, расталкивая всех по пути, к гробу. Темная шаль, бывшая на ее голове, соскользнула и, зацепившись за ее плечо, летела за ней черной птицей.

Suddenly mourning silence that was strained by General Secretary's firm echoing voice was pierced by shrill hysterical cries. I heard some strange sounds some minutes before, but I thought they come from adjoining ritual hall: nervous breakdowns and hysterics were commonplace here. The sounds seemed muffled at first, but then they rang out closer, and I could make out two arguing shrill female voices. Suddenly the door of our ritual hall banged open, and I saw in the doorway two women that were nearly fighting. One of them was breaking her way forward to the hall, and another one was pulling her backwards trying to stop her. Finally the first one freed herself, and with shrill “A-ah!” pushing everybody aside ran to the coffin. Dark shawl slipped from her head, but being caught by the collar flapped on her back like a black bird.

Я стоял недалеко от гроба, у ног покойного, в проходе, и она пробежала рядом. Я близко увидал завитые и как будто светящиеся волосы этой молодой блондинки. Она забежала за гроб, разметав ногами букеты цветов под ним, и уже в изголовье, обессиленная, упала на грудь покойного и стала покрывать поцелуями его лицо. Через секунду ее плечи стали содрогаться от беззвучных рыданий. Генсек Фомин стоял рядом у изголовья, но с другой стороны гроба, он на полуслове оборвал свою речь и тревожно отступил в сторону.

I was standing near the coffin, at the feet of the deceased, in the aisle, and she ran nearby. I closely saw the curled and luminous hair of this young blond. She ran around the coffin, scattering the flowers with her feet and fell, prostrated, on the chest of the dead man, covering his face with the kisses. In a moment her shoulders began to shudder with silent sobs. Secretary General Fomin broke off his speech in a mid-sentence and anxiously stepped aside.

Я оглянулся назад. Вторая женщина так и осталась стоять в открытых дверях, с ужасом на лице. Но все четверо из службы безопасности подались вперед, ближе к гробу, и на лицах у них была теперь не скука, а тревога.