– Ну, девчонки, с вами даже в крещенскую прорубь не страшно окунаться. В кресло задом или передом залезать?

– Хоть буквой зю, но только на кушетку, – приказала хозяйка женской консультации, – и рубашку закатайте к локтю.

Я послушно снял пиджак и приготовил кисть руки для обследования. Её чуткие и холодные пальцы прошлись по перелому, слегка подавили на опухшую фалангу.

– Вообще-то, к травматологу нужно, – сообщила она, – если срастётся неправильно, образуется ложный сустав, тогда или на инвалидность, или заново ломать.

– Ломать не строить, – успокоил я докторшу, – бинтуй, и пропустим за предновогодие.

Врач улыбнулась:

– Кажется, за него кто-то уже успел пропустить.

– Мы вчера как бы тридцатое отмечали, чуть ли не до утра, – вмешалась Инга, – поэтому от него всё время такой фан.

После чего скомандовала:

– Егор! Рот пока не открывай, ладно?!

Между тем сестричка поставила на табуретку таз с тёплой водой, и обаятельный гинеколог, размочив бинт, плотно обмазала им больное место. При этом мои указательный и средний пальцы зафиксировались наподобие пистолетного ствола.

Все три девушки залюбовались проделанной работой, а я, расчувствовавшись, сказал симпатичной гинекологине:

– Достань из пиджака лопатник и возьми чего-нибудь за работу в честь Нового года, сколько не жалко.

– С мужчин денег не беру, – поджала яркие губы докторша, – тем более, вы со своим бинтом пришли.

– И как бы с шампанским, – радостно вспомнила Инга, выставив на кушетку бутылку и шоколад.

– А открывать-то кто будет? – деловито поинтересовалась помощница врача, разворачивая хрустящую обёртку шоколадной плитки.

– Могу отстрелить, – скромно предложил я свои услуги и прицелился в горлышко рукой-пистолетом, – получится гусарская баллада.

– Ему вообще ничего доверять нельзя, – заволновалась Инга, – он вчера в ресторане таким же «Советским» люстру как бы вдребезги кончил.

– Пробкой что ли? – уточнила докторша, осторожно раскручивая проволоку.

– Ну, – подтвердила девушка, отстраняясь вбок, – только в лицо не направляйте, пожалуйста.

– Фу, какой ты вонючий, – чмокнула меня в губы Инга и сунула в карман моей дублёнки какую-то бумажку, – звони, если чё.

Трамвай тренькнул и увёз её в сторону вокзала. Я постоял чуток, не зная, что делать дальше, и медленно направился в повседневную реальность. Снег хрустел под ногами, вокруг творилась особая предновогодняя жизнь с весёлой суетой и приятной озабоченностью. Народ спешил завершить последние дела в уходящих, как вода сквозь песок, буднях девяностых, чтоб войти в следующие двухтысячные по возможности комфортно и легко. И только мне было одиноко и неуютно – болела рука, а душа требовала зайти куда-нибудь наугад и забыться.

Не знаю как, но я оказался на высоком берегу Камы. Ледяной ветер сыпал горстями в моё лицо колючую снежную крупу, и я, спустившись к воде, поднял воротник. Однако это не помогло, пришлось отвернуться, а затем и вовсе уйти с набережной.

Ну почему, почему нет мне места нигде и никому я не нужен!

Такое состояние знакомо, наверное, каждому, но особенно страдают от одиночества жители крупных городов. Казалось бы, вокруг столько различных и заманчивых ситуаций, столько народа, но первое впечатление обманчиво: окружающим людям не до тебя, потому что у каждого из них масса собственных проблем и заморочек; они просто-напросто не хотят ничего видеть и слышать из того, что не касается лично их. Отсюда и забота о ближнем на деле оборачивается эфемерностью, и одиночество в толпе, да ещё накануне Нового года, превращается в настоящую пытку. И вот уже налицо маниакально-депрессивное состояние, тоска, запой, ну и так далее… По нарастающей.