– Убери!!! Убери, пожалуйста, эту гадость! Я позвоню, честное слово! Унеси это, я сейчас умру!..

– Ты посмотри, какие они прекрасные! – продолжал я свою экзекуцию. – Особенно вот эта, с синим ободком и бахромой! – Я вытащил комок таявшего на глазах желе и только тогда понял, что немного переборщил: у Валери вот-вот мог начаться истерический припадок. Она страшно побледнела, опустилась перед дверью на колени и дико, по-звериному завыла. Признаюсь, я еще не видел, чтобы женщины так своеобразно реагировали на медуз.

Мы спали тихо и мирно, как детишки в детском саду. Валери – на топчане, укрытая Бориным белым халатом, я – на полу, на надувном матраце, очень кстати оказавшемся здесь. Как только начало светать, я принялся будить Валери. Сделать это было достаточно сложно. Валери, не открывая глаз, тихо поскуливала и невнятно просила меня оставить ее в покое. Если бы в эту минуту к нам ворвались ее сообщники, то Валери наверняка продолжала бы так же крепко спать.

Ну что ж, подумал я, так даже лучше, и взял ее на руки, как дитя. Девушка обняла меня за шею, продолжая мерно посапывать.

Рядом с медицинским кабинетом находился лодочный склад, а за ним, за ржавой, но достаточно крепкой дверью, – заброшенная ремонтная мастерская. Я открыл ее Бориными ключами, взвалив спящую красавицу на плечо, зашел внутрь и осмотрелся. Окон нет, стены крепкие, под потолком – тусклая лампочка, в углу, за стальной перегородкой, – гальюн. В прошлом году я разместил здесь на отдых целую бригаду парней, с которыми когда-то давно служил в Афгане. Сарай – он и есть сарай, но жить можно.

Я уложил Валери на раскладушку, и она даже не проснулась, лишь перевернулась на другой бок. Я нашел одеяло, подушку и облагородил ее ложе. Затем протер от пыли металлический столик для токарных работ, застелил его простыней и накрыл легкий завтрак для моей узницы, состоящий из банки пива, вяленой мойвы и черствого кусочка хлеба. Не ахти, конечно, но до обеда потерпит, а потом я принесу ей с набережной шашлыков.

Я запер дверь, подергал ее, проверяя, надежны ли замки, и сочинил коротенькую записку Борису, в которой просил его не беспокоиться, если из мастерской будут доноситься крики, так как моя возлюбленная – девушка со странностями. Ключ от кабинета я оставил в двери, а от мастерской взял с собой.

Опасаясь засады, я незаметно приблизился к своему дому, несколько минут наблюдал за всеми подходами, но ничего подозрительного не заметил. Кинулся в подъезд, забежал на второй этаж. Все вроде в порядке, дверь не выломана. Я уже достал ключи, когда заметил торчащий из щели маленький листок.

Записка была очень лаконична. Посредине ее красным карандашом был нарисован чемоданчик, а ниже надпись: «24 часа».

Все ясно, мои недруги дали мне сутки на то, чтобы я одумался и вернул им деньги. Только вот непонятно было, с какого момента отсчитывать эти сутки.

Четыреста долларов – все, что я успел заработать за курортный сезон, – я сунул в карман, где лежал паспорт Валери, и, жуя на ходу бутерброд с сыром, выбежал обратно.

Всего полтора часа понадобилось мне на то, чтобы добежать до «Авто-гона», оформить прокат «Мерседеса» с фанерой вместо бокового стекла и домчать на нем до агентства по продаже авиабилетов на международные рейсы.

Возвращался я не торопясь. У «мерса» здорово барахлила коробка передач, и колеса были какие-то дефективные, из-за чего автомобиль все время сносило вправо, как бывает с яхтой при сильном боковом ветре.

К «Золотому пляжу» я подкатил к девяти пятнадцати – как раз к разгару завтрака. Поставил свое убогое авто на стоянке рядом с новенькими, сверкающими иномарками и направился к телефонной будке. Набрал два-три-семь-пять-три. Трубку взяла Ольга.