Великобритания, которую укрепление России очень волновало, но повода открыто выступить против русского царя не имела, только и ждала «русской провокации». Франция хоть и не имела особых претензий к северной империи, тем не менее Наполеон III страстно желал поквитаться за поражение его дядюшки в 1812 году и сразу вошел в коалицию с Турцией и Великобританией. Кроме того, их поддержали королевство Сардиния с 20 000 солдат, слабая и раздробленная тогда Германия с 4250 бойцами и швейцарская бригада с 2200 воинами. По живой силе соотношение получалось 700 000 россиян и болгар против примерно 750 000 воинов антирусской коалиции. Для войны такой противовес незначителен, и можно сказать, что живые силы были примерно равны. А вот неживые…

Техническое отставание России от врагов было просто катастрофическим. Даже турецкая армия оснащена была значительно лучше российской. Большинство военных специалистов того времени сходилось во мнении, что империи нельзя было вступать в войну, зная (а это было понятно всем), что к ней подключатся, и отнюдь не на нашей стороне, крупные европейские государства.

Еще в конце 1840-х годов англичане и французы пере вели своих пехотинцев на нарезное оружие с прицельной дальностью стрельбы 900–1200 метров. Около 30 процентов французских солдат и более половины англичан были вооружены именно винтовками. В России же 95 процентов пехотинцев имели заряжавшиеся со ствола гладкоствольные ружья с прицельной дальностью около 200 метров. Мало того, на обучение рядовых российских стрелков выделялось всего 10 патронов в год. Дальность стрельбы русской полевой артиллерии была около 600 метров, соответственно, наши огневые точки легко подавлялись обычным стрелковым оружием противника.

С флотом, имевшим в ту компанию даже большее значение, чем армия, все обстояло еще хуже. Даже по численности судов Россия уступала как Англии, так и Франции.

Большую часть нашего флота составляли деревянные парусники, которые, при всей своей красоте, никак не могли тягаться со страшными французскими железны ми броненосцами, называвшимися тогда «бронированными плавучими батареями». На пару ходило чуть больше 5 процентов российских военных судов, да и среди них винтовые составляли крайне незначительную часть, в основном это были колесные пароходофрегаты. У французов же, напротив, на 25 линейных кораблей и 38 фрегатов приходилось 108 паровых судов, большей частью винтовых. Из 200 английских судов 115 были паровыми. Даже у турок на 13 военных линейных кораблей и фрегатов приходилось 17 военных пароходов.

Несложно догадаться, насколько к месту тогда оказались плавучие мины Нобеля. Эммануил охотно подключился к военной кампании, несмотря на то, что таким образом он фактически воевал против своей родины, ибо она, хоть и не участвовала непосредственно в боевых действиях, тем не менее была на стороне Турции.

Британия обещала Швеции за лояльность, в случае поражения России, вернуть ей отобранные территории Финляндии. Государственный заказ на изготовление 400 легких подводных мин по 100 рублей за штуку поступил на завод Нобеля уже в начале 1854 года от только что созданного «Комитета о минах». Если бы это было сделано раньше и ими успели бы защитить бухту Севастополя, возможно, не пришлось бы топить в сентябре 1854-го на ее входе пять русских линейных кораблей и два фрегата, чтобы заблокировать проход в бухту для английских кораблей. Зато нобелевскими минами, которых было изготовлено и установлено 940 штук, был защищен Кронштадт.

Установкой мин руководил лично Эммануил вместе со старшим сыном Робертом. Тут же были установлены и значительно более массивные и мощные «гальванические» мины Якоби, но, поскольку они не были оснащены контактными взрывателями, а срабатывали после того, как береговой оператор-наблюдатель подавал на них по подводным проводам электрический сигнал, заякорены они были близко к берегу. Нобелевские же «сюрпризы» поджидали корабли неприятеля значительно дальше.