Хотя грабители и воры вряд ли прошли бы мимо валяющего кошелька…

Он поглядел в сторону молча созерцавших его работу Лайтоллера и Макартура.

В России его бы давно замучили советами и вылили на голову ворох версий: кто убил, зачем убил и что все это значит. Юрий вспомнил непристойный анекдот про разницу между парижскими и питерским любителями свального греха.

А тут воистину настоящий английский характер – человек делает свое дело и нечего лезть с советами, куда не просят.

О, а вот это уже интереснее. На столике у фото лежала пара ключей со знакомой латунной биркой. Странно… Если, конечно, стюард не врет, то чем же тогда убийца запер дверь?

– А дверь точно была закрыта? – переспросил он зачем-то.

– Да, сэр! – Макартур сейчас был живим воплощением главного принципа британской прислуги: «джентльмен в услужении у джентльменов».

– А у кого еще есть ключи от пассажирских кают? – справился Юрий.

– Второй комплект ключей имеется у пассажирского помощника, мистера Лоу, но он только полчаса назад сменился с ходовой вахты, а до того все время был на мостике, – по-военному четко отрапортовал Лайтоллер. – Имеется еще мастер-ключ у капитана и старшего офицера. Еще иногда пассажиры доверяют ключи прислуге или стюардам, – при этом мистер Чарльз, как на миг почудилось Юрию, как-то нехорошо покосился на Макартура.

Сыщик поднял ключи и рассмотрел внимательнее. Замки тут, однако, довольно простые, сам Ростовцев смог бы за десять минут соорудить подручными средствами подходящую отмычку.

Впрочем, это как раз не показатель – наставником его в «науке» работы с ключами и замками был ни кто-нибудь, знаменитый питерский «маз» – домушник Иван Рыло, отчаянно маявшийся вынужденным бездельем в сибирской глухомани и от тоски взявшийся обучать барича-«политицкого» любимому делу.

– Мистер Макартур, – попросил он. – Все же попытайтесь вспомнить, было ли что-то еще в каюте в ваш утренний визит, чего сейчас нет?

Макартур сосредоточенно свел брови, обводя глазами роскошный интерьер.

– Кажется, был еще небольшой бювар темно-красной кожи. Да, он лежал на столе там же, где стоит фотография, – сообщил он минуту спустя. – Хотя простите, но с точностью утверждать не могу.

Взгляд Юрия уперся в сиротливо лежащую паркеровскую ручку, поблескивающую золотым пером. Накануне смерти Нольде, вероятно, собирался что-то писать.

Короткий осмотр чемоданов ничего не дал. Костюмы, хорошо пошитые и в меру дорогие, старинное лютеранское распятье из источенного червями дуба – не иначе семейная реликвия; белье, включая полосатый купальный костюм, две картонки со шляпами – в одной было три котелка, вдвинутых один в другой, как суповые тарелки.

Башмаки и летние туфли – все добротное и дорогое. Бамбуковая трость, в которой обнаружился острый двадцатидюймовый клинок. Лакированная японская коробочка, пустая, наверное, тоже память о плене.

А это что? Небольшая шкатулка – резная из слоновой – а нет – таки из мамонтовой кости. Тоже память о северных странствиях? Хотя вряд ли – рельефы на ней явно восточные – японские или еще какие в этом же роде.

На ней висел крошечный никелированный замочек, но отпертый. И ключик рядом – на связке… Осторожно открыл шкатулку.

В ней уютно устроились небольшие изящные вещицы – длинная, длиннее обычной, курительная трубка с крошечной нефритовой чашечкой на черепаховом мундштуке, обильно украшенная резьбой и инкрустацией позолоченная маленькая лампа на фарфоровой подставке и фарфоровая же пиала, – из которой сподручнее пить новорожденному котенку. Рядом – длинная бронзовая игла с бронзовым шариком на конце и потемневшим острием.