Пропускает реки, кладези студеные,
Живет он во Святой горе,
Пьет и ест во Святой горе.
Куда хочет идет по подземелию,
Как солнышко по поднебесию,
Потому же у нас индрик-зверь всем зверям отец. —
Говорил Владимир-князь,
Владимир-князь Владимирович:
– Ой ты гой еси, премудрый царь,
Премудрый царь, Давид Евсеевич!
Мне ночью, сударь, мало спалось;
Мне во сне много виделось:
Будто бы с той стороны со восточной,
А с другой стороны с полуденной,
Будто бы два зверя собиралися,
Будто бы два лютые собегалися;
Промежду собой дрались, билися,
Один зверь другого одолеть хочет. —
Говорил премудрый царь,
Премудрый царь Давид Евсеевич:
– Это не два зверя собиралися,
Не два лютые собегалися:
Это кривда с правдой соходилися,
Промежду собой бились, дралися;
Кривда правду одолеть хочет;
Правда кривду переспорила.
Правда пошла на небеса,
К самому Христу, Царю Небесному;
А кривда пошла у нас вся по всей земле,
По всей земле по Святорусской,
По всему народу христианскому.
От кривды земля восколебалася.
Оттого народ весь возмущается;
От кривды стал народ неправильный,
Неправильный стал, злопамятный:
Они друг друга обмануть хотят;
Друг друга поесть хотят,
Кто будет кривдой жить,
Тот будет отделен от Господа;
Та душа не наследует
Себе Царства Небесного;
А кто будет правдой жить,
Тот будет приближен ко Господу;
Та душа и наследует
Себе Царство Небесное. —
Старым людям на послушание,
А молодым людям для памяти.
Славу поем Давиду Евсеевичу,
Вовеки его слава не минуется!

В середине декабря 1832 года П. В. Киреевский впервые слышал у Свербеевых234 знаменитый цыганский хор, «в котором примадонствует Татьяна Дмитриевна»235, и признался Н. М. Языкову, «что мало слыхал подобного! Едва ли, кроме Мельгунова236 (и Чаадаева237, которого я не считаю русским), есть русский, который бы мог равнодушно их слышать. Есть что-то такое в их пении, что иностранцу должно быть непонятно и потому не понравится, но, может быть, тем оно лучше238. Татьяна Дмитриевна просила через П. В. Киреевского кланяться Н. М. Языкову, с которым познакомилась 18 февраля 1831 года. Накануне своей свадьбы с Н. Н. Гончаровой А. С. Пушкин устроил у себя «мальчишник», после которого повез друзей – Е. А. Баратынского, П. А. Вяземского, Д. В. Давыдова, Л. С. Пушкина, Н. М. Языкова – к П. В. Нащокину и его гражданской жене – цыганке О. А. Солдатенковой, певшей им вместе со своей подругой цыганкой Татей, Татьяной Дмитриевной. Был ли на «мальчишнике» И. В. Киреевский или его познакомил со знаменитой цыганской певицей Н. М. Языков, доподлинно неизвестно, но в письмах Ивана Васильевича к поэту появилось новое сравнение: «Здравствуй, друг Языков, да здравствуешь! Эти слова от полного сердца, проникнутого восторгом. Хотя стихи все почти были знакомы мне прежде, однако действие, которое производит твоя книга, совсем новое и неимоверное, как брови Татьяны Дмитриевны»239.

15 мая 1875 г. в «Санкт-Петербургских ведомостях»240 были напечатаны воспоминания цыганки Тани о Языкове: «В Москве, в одном из переулков Бронной, в углу убогого деревянного флигеля доживает свои дни 65-летняя, невысокая и глухая старушка, с еще не совсем седыми волосами и большими черными, сохранившими еще необыкновенный блеск, глазами. У ног этой старушки (в буквальном смысле слова) лежал когда-то влюбленный поэт Языков; эту старушку воспевал он вдохновенными стихами:

Где же ты,
Как поцелуй насильный и мятежный,
Разгульная и чудо красоты?..
Приди! Тебя улыбкой задушевной,
Объятьями восторга встречу я,
Желанная и добрая моя,
Мой лучший сон, мой ангел сладкопевный,
Поэзия московского житья!

Песни этой старушки доводили когда-то Пушкина до истерических рыданий… Зовут ее и поныне прежним, когда-то знаменитым по всей Москве именем Таня. “Бабуся”, или просто “баба”, прибавляют к этому имени нынешние певчие цыганские птички, из которых далеко не все помнят ее… Не умирает она с голоду, впрочем, благодаря маленькой пенсии, выдаваемой ей княгинею Голицыной – единомышленницей ее.