В пути все мы порядком ослабли, потеряли много сил. На этапе выдавали на неделю только по три буханки хлеба – на весь вагон. А ехали больше месяца. Интересно: где же мы теперь?

Выгрузили нас, построили в колонну – по четыре в ряд, окружили «вохровцами» с собаками – и повели куда-то. Как оказалось – в лагерную зону, километрах в двух от станции. Вот тебе и «приехали»! Выходит, мы – заключенные?! Какой ужас! За что?!

Завели в зону, расселили по баракам. Затем погнали всех в баню, но вода там чуть тёплая. А вещи и одежду забрали – «на дезинфекцию». Нары в бараке – сплошные: раздолье для вшей и прочей живности.

Узнали, что лесной лагерь, куда нас привезли, – называется «Вятлаг». Хотя сама река Вятка далековато от здешних мест, гораздо ближе к этому лагерю другая большая река – Кама. Леса вокруг – преимущественно хвойные. Сосны стоят – красотища! Мачтовый бор! Розовые стволы этих таёжных великанов просто свет вокруг себя струят. Я такого чуда ещё нигде не встречал. Впрочем, это – лишь маленький островок, а дальше – болота и мелколесье.

…

Выстроили нас на лагерном плацу – на общее собрание. Выехал к нам на рослом жеребце начальник этого лагпункта и зычно произнёс: «Граждане трудмобилизованные! Вы все – предатели и шпионы! Вас надо было расстрелять – всех до единого! Но Советская власть гуманна. И вас доставили сюда, чтобы дать вам возможность кровью смыть свой позор: заготавливать лес для страны и фронта – в отдалённых районах, делать шпалы и пилить доски – на лесозаводах. Только добросовестный труд спасёт вас от заслуженного наказания! И запомните: ещё ни один из ваших отсюда не ушёл, а все, кто попытался это сделать, лежат за бугром – на кладбище!» Повернул лошадь – и уехал.

Мы все – в шоке. Да разве так можно с нами?! Ведь мы все свои силы – без остатка – готовы отдать, чтобы помочь Красной Армии! Так почему же нас считают преступниками?!

…

(Май)

Еле передвигаю ноги. Папу перевели на другой лагпункт, и остался я тут один. Работаю в лесу – на трелёвке (подвозке) поваленных стволов (хлыстов). Поскольку лошадей не хватает (много их пало – от недостатка корма), то мы таскаем брёвна вместо них: на себе, метров за 50-100 – к местам штабелёвки или отгрузки. Труд и впрямь – лошадиный, здоровья не прибавит. Большинство из нас, поволжских немцев, настоящей тайги никогда в жизни не видело и навыков работы в лесу не имеет. Тем страшнее для нас этот неведомый каторжный труд.

Бригадир наш – Отт – хотел было отправить меня дневальным в барак. Говорит: «Спасти хочу тебя, дурака, – отца твоего ради!» А я не согласился. Вышел утром на развод – и запросился назад, в лесоповальную бригаду. Это ведь только кажется, что дневалить в бараке – лафа, а на самом-то деле: с шести утра и до одиннадцати вечера на ногах, полы скрести, бесконечно воду таскать для кипячения и всякое такое другое – всё это мне не по силам и не по нраву. Отт погрозил мне кулаком, а потом сказал: «Ладно, иди в кипятилку! Поставлю дневальным другого человека – поразумнее».

Кормят нас тут «согласно выполнению производственных норм». Всех делят при этом на три категории – «три котла». «Первый котёл» – для тех, кто не выполняет номы: 400 граммов хлеба и дважды в день – чашка супа. Ясно, что с такого «котла» не выживёшь: скоро попадёшь в «доходяги» (дистрофики). «Второй котёл» (для выполняющих нормы): 600 граммов хлеба и суп три раза в день. Ну и «третий котёл» (для перевыполняющих нормы): 700 граммов хлеба и суп – также три раза в день. А, в общем-то, и при таком «довольствии» долго не продержишься, не говоря уже о том, чтобы норму выполнить.