Положение солдаток в семье свекров было, по всей вероятности, весьма уязвимо. Выходом было новое замужество, о чем встречаются свидетельства в переписи. Так, в уже упоминаемых выше поместных деревнях: Терентьево С. А. Колычева из двора Ивана Михайлова жена его племянника Никифора, взятого в солдаты в 1711 г., вышла замуж «в ыное поместье, с ней же сын ее Степан»; Тарасово В. И. Головина у сына главы двора Кирилла Парфеньева, Саввы, взятого в солдаты после 1710 г. и умершего «в салдатех», жена «вышла замуж в иное поместье Протопопова Сямской волости в село Фрязиново, дочь Ирина умре»[179].

В вотчине Спасо-Каменного монастыря в д. Нагорское имелся двор вдовца Степана Ильина 57 лет, с женатым сыном 37 лет и внуком, старший же сын Степана был взят в солдаты в 1711 г., «а жена его вышла замуж». В д. Кобелево поместья Ивана Семеновича Нелидова хозяйствовал вдовец Андрей Акинфиев 82 лет с 60-летним сыном Епифаном, его женой Марьей Андреевой 50 лет и 10-летним сыном. С ним же жил «Никифор Филипьев, племянник ево родной» 70 лет с 50-летней женой и сыном Федором 10 лет. В 1710 г. в том дворе значились: сын Епифана Алексей, умерший в 1716 г., брат Никифора Матвей с женой, «а Матвей отдан в солдаты в седьмой набор в 1711 году, а жена ево вышла замуж в вотчину, которая приписана к гошпитали»[180].

Жены, мужья которых были в работниках и вернулись к переписи 1717 г., в их отсутствие также были вынуждены «бродить в мире». В д. Виртово вотчины епископа Ростовского и Ярославского Досифея к 1717 г. появился двор Дмитрия Ананьина 35 лет с женой Анной 30 лет и 9-летней дочерью. «А в переписной книге 1710 году он Дмитрей з женою и з детьми был не написан для того, что был в работниках в Санкт-Питербурхе, а жена ево и з детьми бродили в мире». У жен, мужей которых взяли на принудительные работы, все же сохранялась надежда на их возвращение домой и на восстановление семьи. Мужчины, можно думать, возвращались в деревню, получив новый жизненный опыт в строящейся столице.

Неустойчивость положения женщины с детьми, которая была снохой в доме свекра, ясна и не требует дополнительного комментария. Женщины порой решались на радикальные поступки. Крестьянка с. Пучка Спасо-Каменного монастыря после того, как ее муж был взят в драгуны в 1716 г., «бежала безвестно» от свекра, который остался с двумя внучатами, детьми солдатки[181]. Интересен следующий случай. В поместье И. Д. Кушелева в д. Зрелое в 1717 г. был двор вдовца Ивана Терентьева 50 лет, у которого сын 15 и дочь 10 лет, с ним же Мавра Афонасьева дочь Ильинская жена Ермолаева с сыном Максимом 10 лет. Она – вдова, ее муж Илья Ермолаев доводился главе двора Ивану двоюродным братом, который «взят в работники» в 1714 г. «и умре». Сын главы двора Ивана тоже «Иван бежал в 1717 году»[182]. Другими словами, существовала семья двух женатых двоюродных братьев и по смерти в работниках одного из них его вдова осталась в семье своего деверя. Правда, и 50-летний деверь, и 30-летняя сноха его брата оба овдовели, однако по устраивавшей их причине продолжают жить в одном дворе. А бегство Ивана, по всей вероятности, продиктовано нежеланием попасть как в работники, так и в солдаты.

В итогах переписной книги 1717 г. по Кубенской трети Вологодского у. за духовными феодалами значилось 460 дворов. По моим подсчетам 70 дворов поставили мобилизованных в армию и на работы, из них в солдаты – из 49 (70 %), в работники – из 21 (30 %), или 15 % дворов от общего их числа. Бежали от солдатства и вернулись жители еще из 18 дворов. Из светских владений, которых было около 1200, по моим подсчетам были мобилизованы мужчины из 170 дворов, в солдаты из 120 (70 %) и в работники из 41 (30 %), или 14 %.