Лишь смеркнется день – и приветливо тень
И вблизи, и вдали, устлалась на земли,
Я взвился на коня – и помчал он меня,
Как олень через рвы, как сокол через дол!

Это было первое выступление В. И. Даля в печати. Прямо скажем, не очень удачное. В конце года, в № 26, А. Ф. Воейков опубликовал еще одно сочинение нашего героя – стихотворение «Совет молодым моим друзьям». Вот его начало:

Братья! Если вам встретить случится
Нежные глазки, миленький взор —
Слово и дело! тотчас влюбиться!
Тетушек, матушек слушаться вздор!

Интересная деталь: в № 26 «Славянина» за 1827 год, рядом с опусом нашего героя, были напечатаны поэтические произведения: «Новая любовь, новая жизнь» В. А. Жуковского, отрывок из поэмы А. С. Пушкина «Братья разбойники» и стихотворение Н. М. Языкова «Вечер». Перечитывая «Совет молодым друзьям» и помещенные рядом сочинения мастеров поэтического слова, В. И. Даль не мог не увидеть, что его творение сильно уступает им. Больше он свои стихи не печатал и почти не писал их.

Н. И. Пирогов

В июне 1828 года, после вступительных экзаменов в Петербурге, в Дерпт приехали повышать квалификацию медики – студенты Профессорского института, и в их числе Н. И. Пирогов.

Первая встреча приехавших с В. И. Далем не заставила себя долго ждать. Н. И. Пирогов вспоминал:

«Однажды, вскоре после нашего приезда в Дерпт, мы слышим у нашего окна с улицы какие-то странные, но незнакомые звуки: русская песнь на каком-то инструменте. Смотрим – стоит студент в вицмундире; всунул он голову через открытое окно в комнату, держит что-то во рту и играет: “Здравствуй, милая, хорошая моя”, не обращая на нас, пришедших в комнату из любопытства, никакого внимания. Инструмент оказался органчик (губной), а виртуоз – В. И. Даль; он действительно играл отлично на органчике».

И. Ф. Мойер


Вскоре после этой встречи В. И. Даль и Н. И. Пирогов подружились.

О своем учителе, И. Ф. Мойере (он же и учитель В. И. Даля), об учебе в Дерпте выдающийся хирург рассказал в «Дневнике старого врача»:

«Это была личность замечательная и высокоталантливая. Уже одна наружность была выдающаяся. Высокий ростом, дородный, но не обрюзглый от толстоты, широкоплечий, с крупными чертами лица, умными голубыми глазами, смотревшими из-под густых, несколько нависших бровей, с густыми, уже седыми несколько, щетинистыми волосами, с длинными, красивыми пальцами на руках. Мойер мог служить типом видного мужчины. В молодости он, вероятно, был очень красивым блондином. Речь его была всегда ясна, отчетлива, выразительна. Лекции отличались простотой, ясностью и пластичной наглядностью изложения. <…>

По-видимому, появление на сцену нескольких молодых людей, ревностно занимавшихся хирургией и анатомией, к числу которых принадлежали, кроме меня, Иноземцев, Даль, Липгардт, несколько оживили научный интерес Мойера. Он, к удивлению знавших его прежде, дошел в своем интересе до того, что занимался вместе с нами по целым часам препарированием над трупами в анатомическом театре».

Хлебосольный дом Мойеров был культурным центром Дерпта. Н. И. Пирогов записал:

«Добрейшая Екатерина Афанасьевна пригласила меня обедать постоянно с ними, и я с тех пор был в течение почти пяти лет домашним человеком в доме Мойера. Тут я познакомился и с Василием Андреевичем Жуковским. Поэт был незаконный сын (от пленной турчанки) ее отца Бунина, воспитывался у нее в доме, влюбился в свою старшую племянницу, которая вышла потом замуж за Мойера (Екатерина Афанасьевна не дала согласия на брак влюбленных, считая это грехом).

Я живо помню, как однажды Жуковский привез манускрипт Пушкина “Борис Годунов” и читал его Екатерине Афанасьевне; помню также хорошо, что у меня пробежала дрожь по спине при словах Годунова: “И мальчики кровавые в глазах”».