– Но это же твоя судьба, твоя жизнь, – удивился Виктор. Так же шёпотом спросил: – Она красивая?

– Сейчас покажу.

Александр убежал к себе, вскоре пришёл с небольшой книжицей в теснённом переплёте. С заговорщицким видом сел рядом с братом и раскрыл книгу в середине.

– Фотография? – удивился Виктор. – Один раз только видел фотографию.

– В Лондоне нынче кругом открывают художественные студии, – безразлично ответил брат.

На черно-белом снимке стоял Александр в великолепном английском военно-морском мундире. На боку короткая флотская полусабля. В одной руке он держал шляпу с пышным плюмажем, другой опирался на спинку высокого резного кресла, в котором сидела тоненькая стройная девушка в строгом закрытом платье.

– Боже, как она красива, – удивился Виктор. – Рыженькая?

– Солнечная, – поправил Александр.

– Но она – совсем девочка.

– Да, – смутился Александр. – Ей всего пятнадцать…. Но мы дали обет… Она достигнет совершеннолетия, а я к тому времени сделаю карьеру…. Надеюсь….

– Я рад за тебя, брат. Искренне.

– Не дай Бог война между Россией и Англией. Что мне тогда делать? – с тревогой в голосе спросил Александр.

– Не знаю, брат, – пожал плечами Виктор. – На все воля Господня.

***

В доме Ивана Петровича Новодворцева на набережной Мойки с утра царило оживление. Иван Петрович служил при посольстве России в Мюнхене. Нынче прибыл с докладом к императору. Через три дня вновь должен был отправиться к месту службы. В воскресный день, перед отъездом решил устроить встречу для друзей. Из ресторана «Париж» заказал повара. Нанял музыкантов в «Новом театре», что у Семёновского моста. Конечно же, доставили шампанское из погреба месье де Боатье.

Вечером просторная гостиная с большой хрустальной люстрой и светлыми зелёными обоями готова была принять гостей. Сверкал начищенный паркет. В столовой сервировали роскошный стол. Аромат жареных перепелов под французским соусом проникал даже на улицу. Скрипки тонко пели, им подыгрывал рояль. Полненький, важный хозяин лет пятидесяти, в бархатном темно-вишнёвом фраке приветствовал гостей. Холодно улыбался, широко растягивая мясистые губы. Кланялся важно, неторопливо: высоким чиновникам глубокий поклон, и улыбка по шире, те, кто проще в чине – поклон проще, и улыбка едва заметная. Его супруга когда-то слыла красавицей, теперь располнела и поблекла, но ещё сохраняла остатки свежести на лице. Две милейшие дочери провожали гостей в зал. Старшая Ирина – девица двадцати лет, выпускница Смольного института и младшенькая Юленька – четырнадцатилетний костлявый лягушонок, но очень милый лягушонок. Старшая сестра высокая стройная с тонкими чертами лица и большими темными глазами. Выражение всегда строгое, холодное, даже когда пыталась улыбнуться. Многие её считали красавицей, но она так не думала о себе. Юленька – полная противоположность старшей сестры: белокурая, живая. Казалось из ясных глаз, так и брызжут звёздочки. Редкие веснушки усыпали слегка вздёрнутый носик и бледные щёчки. Ирина всегда носила закрытые платья строгого покроя, Юленька вечно в рюшечках, ленточках, бантах, как весеннее облачко.

– Ирина, не гляди так сурово, – вечно упрекала мать старшую дочь. – Взгляд у тебя, прямо как у отца, когда он гневается – испепеляющий. Всех кавалеров распугаешь. Засидишься в девицах.

– Простите мама, – отвечала девушка гордо, – характер у меня таков. Что же поделать? А кто полюбит, и такую замуж возьмёт. Нет – ну и ладно, горевать не буду.

Юленька, которую ласково родители звали Лили, наоборот, всегда была приветливая и весёлая. Широкая улыбка от уха до уха не сходила с её розовеньких губ. Может, поэтому она напоминала милого лягушонка.