– Дыму?

– Так точно, ваша светлость. Дымят несносно. – Ротмистр насторожился. – Почему вы спросили?

– Сами подумайте, – пожал плечами Меньшиков. – Если через аул пройдёт неприятельская армия, – он обречён.

Их встретил неистовый лай собак. Любопытные босоногие дети высыпали на пыльную улицу. Из калиток выходили седобородые старики, несмотря на жару, в барашковых папахах, длиннополых рубахах, подпоясанных широкими кушаками.

Меньшиков осмотрел мост. Прочный, деревянный. Настил мог выдержать тяжёлое орудие.

– Ваша светлость, – обратился к нему Омер-бей. – Местный мулла приглашает вас на чай.

– Скажите, что я принимаю приглашение, – согласился главнокомандующий.

– Народ взволнован, – тихо сказал ему Болатуков. – Старейшины спрашивают, зачем мы здесь? Ходят разные слухи, будто турецкая армия готова высадиться в Евпатории, а с ней Сеит-Ибрагим.

– Это тот, который из рода ханов Гиреев?

– Да какой он Гирей? Проходимец, – зло ответил ротмистр. – Из рода шайтана он. Будет народ баламутить.

– Я беседовал с Таврическим муфтием Сеид-Джелиль-эфенди в Бахчисарае, – вспомнил Меньшиков. – Муфтий заверял меня, что крымские татары нисколько не стремятся под покровительство Турции.

– Сами знаете, горские татары преданы России, но за степных я ручаться не могу. А Сеит-Ибрагим сумеет внести семя раздора в наш народ. У него два острых кинжала: лживый язык и золото султана.

Мулла оказался сухой старик с седой бородкой, но спину держал по-молодецки ровно. Свободный халат из зелёной парчи покрывал его высохшее тело. На голове белая чалма. В одной руке он держал самшитовые чётки, другой опирался на деревянный посох с медным набалдашником. В прохладном персиковом саду был вырыт небольшой пруд. Рядом накрыт стол. Все по-европейски: белая скатерть, чашечки с блюдцами, большой фарфоровый чайник. Блюда с лепёшками и орехами. Колотый сахар в серебряной вазочке. Фрукты в меду.

Меньшикова усадили на мягкий стул. Рядом сел Болатуков. Напротив, на краешек резной скамейки присел мулла. Старик сидел, не отрывая подслеповатого взгляда от гостя. Чуть поодаль, на ковре расположились старейшины аула. Главнокомандующий попробовал чай. Чудесный вкус. С ароматом персика и яблок. Мулла и старейшины ждали.

– Что уважаемый мулла хочет услышать от меня? – спросил Меньшиков.

– Люди беспокоятся о своих домах, о хозяйстве, – сказал Болатуков. – Что им делать? К чему готовиться?

Меньшиков поднялся, поблагодарил за чай, повернулся и зашагал к выходу из сада.

– Так, что сказать уважаемому мулле? – догнал его Болатуков.

– Вы сами знаете, что сказать, – не обернувшись, бросил Меньшиков. – Я ничем им помочь не могу.

– Но что им делать?

– Уходить, – пожал плечами князь. – А что ещё? Забирать свой скарб и уходить.

Болатуков присоединился к кавалькаде чуть позже. Он был зол. Нервно покусывал губы и дёргал коня.

– Поймите, – сказал ему князь. – Не мы придумали войну. На нас хотят напасть. Да что я вам объясняю? Сами все видите.

Болатуков промолчал.

– Попросил бы вас выполнить очень ответственное, но весьма неприятное поручение, – понизив голос, сказал Меньшиков.

– Что я должен сделать?

– Обезопасить дорогу из Евпатории к Перекопу.

– Поставить заслон? Не понимаю вас. Сдерживать с казаками и с Таврической пограничной стражей отряды противника?

– Нет. – Меньшиков долго молчал, затем произнёс холодным тоном: – Уничтожить всё в степи. Если враг задумает двинуться к Перекопу, должен встретить выжженную пустыню. Надо предать огню весь фураж, сады, виноградники, угнать скот, засыпать колодцы, разрушить мосты.

– Но, как же люди, их дома, их хозяйства? – ужаснулся Болатуков.