– Точно так-с, – подобострастно подтвердил Фаддей Евлампиевич.

– Меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей, – негромко, но с удовольствием пропел полковник. – Впрочем, есть еще один вариант, самый вероятный: загар. Простой южный загар, какой бывает у селянок. Но – ай-ай! – наносить такой грим, не обсыпавшись рисовой пудрой… Впитается в поры – потом за три дня не отскребешь… Бедная великая княжна… Ай-ай…

Гоцеридзе покачался с пятки на носок, глядя на Недогреева с видом веселой приязни. Зная, что означает это настроение полковника, всякий был бы рад сам себя затолкать поглубже под камень, прикрыть руками голову и зажмуриться.

– Ну так и быть, дам вам еще один шанс, – внезапно смилостивился полковник. – Вы полагаете, что наша беглянка укатила в Бахчисарай или Балаклаву?

Фаддей Евлампиевич уже не был ни в чем уверен. Но ответить «никак нет-с» означало нарваться на вопрос: «Почему же тогда вы не приняли мер к задержанию великой княжны на иных дорогах?» Пришлось ответить: «Точно так-с».

– Прэлэстно, – «включил» акцент полковник, и Недогреев совсем пал духом. – На чем же она уехала?

– Надо думать, ее поджидал сообщник с коляской.

– Законное предположение. На нижней дороге или на верхней?

– Полагаю, на нижней, ваше превосходительство.

– Да? Ну что ж, пойдем проверим.

Нет ничего приятного в том, чтобы идти в гору даже ранним утром, когда солнце только-только высунулось из моря и совсем не печет. Фаддей Евлампиевич вспотел в мундире. Украдкой вытер платочком лоб. А полковнику ничего – лезет и лезет вверх, будто у него не ноги, а пружины… Отнюдь не с сочувствием ротмистр подумал, что великой княжне было куда труднее взбираться по полуденному солнцепеку, даром что сосны дают тень. Она ведь даже зонтика от солнца не имела – проверили, фрейлину она не впустую посылала…

Нижнюю дорогу пересекли, не останавливаясь. Далее лес вытянулся в ниточку вдоль горы, вскипели справа яблоневые и грушевые сады с торчащими за ними крышами поселка, вновь показалась морская синь… Н-да… Кому красота и благолепие, а кому одни неприятности… «Господи, пронеси!» – взмолился Недогреев.

Не пронес. На почтовой станции говорливый старичок-смотритель припомнил, что да, была здесь давеча одна молодая барышня. Приметы? Виноват, ваше превосходительство, не обратил сугубого внимания. Вот разве что одна странность: одета хорошо и в модной шляпке, а на коже загар. Да еще на носу синие очки – от солнца, значит. Ждала без малого час и вроде как нервничала, а потом села в дилижанс и укатила…

– В сторону Севастополя? – спросил Гоцеридзе, метнув веселый взгляд на Недогреева.

– Зачем Севастополь? В сторону Ялты. Кондуктор ей с багажом помог, а она заплатила ему за проезд аж до Феодосии, я хорошо слышал…

– А багаж?! – закричал Недогреев, еще надеясь, что барышня, может, не та, а какая-то другая. – Багаж у нее какой был? Вспоминай, дед!

– Чего вспоминать, ваше благородие, когда хорошо помню? Один только ковровый баул и был, больше ничего. Да еще вышитый ридикюль, который она из баула вынула, когда в дилижанс садилась…

Чем ласковее смотрел на ротмистра полковник Гоцеридзе, тем сильнее хотелось Фаддею Евлампиевичу мучительно застонать и побиться обо что-нибудь лбом. Но вместо этого он сделался страшен, как кот, прижатый собаками к забору, и не своим голосом взревел:

– Врешь!!!

– Стар я врать, ваше благородие, – укоризненно ответствовал смотритель и шмыгнул носом от обиды. – Правду говорю.

И растаяла последняя надежда. Хуже того: ротмистр припомнил, как давеча, спеша к астрономам, едва-едва разминулся со встречным дилижансом. С тем самым! По времени – совпадает. Выходит, он, ротмистр Недогреев, как последний олух, был в двух шагах от великой княжны и пронесся мимо!