Считалось, однако, что подходить к стаду водяного опасно: завербует себе в прислужники.

В Тульской губернии рассказывали, что водяной хозяин подобен лешему, только шерсть у него белая. Архангельские крестьяне полагали, что он «такой же черный и мохнатый, как и леший». Водяной – косматый, «волосья длинны, черны и по самую з…» (вост. – сибир.). Он схож с чертом: «мохнатый, как метла» (новг.); с длинным хвостом (вост. – сибир.); черный, в шерсти (новг.); с рогами (тульск.); лохматый, черный, с хвостом (арханг.). Часто он прямо именуется чертом (мурм., волог., арханг., костр., нижегор., орл., вятск.). «Чертями называют всех нечистых духов вообще, и водяных в особенности: при разговоре с именем черта всегда соединяется водяной» (вятск.) 〈Осокин, 1856〉.

Облик водяного причудлив и переменчив: у него собачьи ноги и туловище с шерстью, как у выдры (сургут.); днем он рыба (сом), а ночью – старик с длинной зеленоватой бородой и сосновой плесой (тамбов.). Водяной хозяин оброс мохом и травой, у него черный нос величиной с рыбацкий сапог, глаза большие, красные; он может принимать вид толстого бревна с небольшими крыльями и летать над водою (волог.). У водяного борода и волосы зеленые, а на исходе луны – белые (орл.). Водяной – одетая моховым покровом щука, которая держит морду по воде (новг.). У водяного вместо рук – лапы, на голове – рога, ноги и хвост – коровьи (смолен.). Водяной – с длинными волосами (или с небольшими рогами), тело его в чешуе, пальцы рук и ног вытянутые, между ними – перепонки (волог., вост. – сибир.).

В рассказе рыбака с Ильмень-озера обличье водяного хозяина устрашающе расплывчато. «В Вишере мы ловили раз рыбу; поймали ее много; пудов тридцать одних щук буди. Вдруг сделалось холодно, а мы и потянули нивод, да вдруг вытащили что-то тяжелое; думали, стирва – ан что-то черное, да так и ворочается, а от него холод. Да еще прежде в лису откликивалось, ажно нас страх взял. Мы, вишь ты, как его вытащили, так вси и убижали на гору да ну хреститься. Один догадался: накинул на ниго питлю, что на щук накидывается. С полчаса лежал он на земли, а как только солнце стало подыматься, он давай поворачиваться, да окунываться, да окунываться, да с бродцом-то в воду вниз и ушел. Мы до солнца и не вытаскивали бродца, а потом как вытащили, то уж ничего и не было, а только холод пошел от бродца, а вода стала горячая. Нам, слышь ты, после старец сказывал: знать, это он рыбу-то заганивал».

Склонный к метаморфозам водяной – воплощение своенравной стихии воды. «Мужики деревни Заватья рассказывают, как они ежедневно, в продолжение двух недель, были свидетелями игры водяного. Смотрят на реку – тихо: вдруг вода заклубится, запенится и из нее выскочит что-то такое, чего нельзя назвать ни человеком, ни рыбой. Чудо скроется, и опять все тихо, а в полверсте от того места клубится и пенится вода и выскакивает опять то же чудо» (арханг.).

Обличья и повадки водяного, запечатленные в поверьях XIX–XX вв., – отголоски давних верований. В первом тысячелетии н. э. восточные славяне «нарицали реку богиней», а зверя, живущего в ней, – богом; «вероваша кладезям и рекам»; жертвовали «рекам, и источникам, и берегиням» 〈Аничков, 1914; Гальковский, 1916〉. До XVII в. названию «водяной» соответствовали «водяной нечистый», «водяной демон» средневековых житий, повестей 〈Черепанова, 1983〉.

Водяной «хозяин» часто предстает человеком. Он – «высокий здоровенный мужик» (олон., новг.); старичок (новг.); прикидывается красивым парнем (тульск.); похож на обычного крестьянина (арханг.), но «чернее» его