Князь возвратился в недоумении и горести в свои чертоги возносить моления к бессмертным о спасении своего отечества, но боги не внимали просьбе его, и Тугарин опустошал прекрасные окрестности Киева. Недоумевали, что делать, и огорченный государь изливал скорбь свою в недра любезной своей супруги, коя не осушала очей своих, источающих потоки слезные. Весь Киев стенал, не было никого, который бы не терпел урона: каждый потерял либо родственника, либо имение, случившихся вне стен киевских. В сей чрезвычайной напасти потребна была помощь только чрезъестественная.

Тугарин учинил новый пожар за городом. Все придворные выбежали на переходы быть страдающими свидетелями исполиновой лютости. Они услышали, что широки вороты заскрипели. Взъезжает на двор витязь смелый. Доспехи на нем ратные, позлащенные. Во правой руке держит копье булатное, на бедре висит сабля острая. Конь под ним, аки лютый зверь; сам он на коне, что ясен сокол. Он на двор взъезжает не спрашиваючи, не обсылаючи. Подъезжает к крыльцу красному, сходит с коня доброго и отдает коня слуге верному. Сам идет в чертоги златоверхие, княженецкие. Слуга привязывает коня середи двора, у столба дубового, ко тому ли золоту кольцу, а своего коня к кольцу серебряну. По сему придворные заключили, что новоприезжий долженствует быть роду непростого.

Между тем незнакомый входил во внутрь чертогов. Вельможи останавливают его и спрашивают с обыкновенною тогдашних времен вежливостью: «Как звать тебя по имени? Как величати по отечеству? Царь ли ты, царевич или король, королевич, или сильный могучий богатырь, или из иных земель грозен посол?» – и прочая. Приезжий не удовлетворил их любопытству и ответствовал: «Если мне сказать вам о всем, то уже самому князю донесть нечего», – и просил, чтоб учинили о нем доклад. Не смели его больше утруждать, донесли князю, и он впущен был пред Владимира.

На вопрос княжий, что он за человек и какую до него имеет нужду, ответствовал он: «Я называюсь Добрыня, Никитин сын, уроженец Великого Новгорода, и приехал служить тебе, великому государю». – «Но как ты пробрался в славный Киев-град? И как пропущен злым Тугарином?» – «Надёжа-государь! – говорил Добрыня. – Доселе мне, молодцу, еще не было дороги запертыя. Проезжал я горы высокие, проходил я лесы темные, переплывал реки глубокие, побивал я силы ратные, прогонял я сильных, могучих богатырей – мне уробеть Тугарина? И я давно уже бы свернул ему голову, – промолвил он, – но я хочу учинить то пред твоим светлым лицом и по твоему слову княжеску, чтоб ты сам, государь, видел службу мою и пожаловал, велел бы мне служить при твоем лице».

Владимир удивился смелости, вежливости, дородству и красоте сего витязя. «Молодой человек, – сказал он ему, – так ты хочешь сразиться с Тугарином?» – «Для сего, государь, поспешал я в славный Киев-град, дней и ночей не просыпаючи, со добра коня не слезаючи». – «Но знаешь ли ты, каково трудно сие предприятие?» – «Ведаю довольно, и если б оное меньше имело опасности, я послал бы исполнить оное одного своего Таропа-слугу». – «Я похваляю твою отважность, – сказал Владимир, – принимаю тебя в мою службу и обнадеживаю своею княжескою милостью, но не дозволю вдаться в таковую опасность, ибо ты мне годишься по своей храбрости и разуму в других случаях. Я имею довольно витязей смелости испытанной, но ни один из них не отважится сказать, чтоб он мог биться с Тугарином, понеже сие определено только для богатыря, не рожденного матерью». – «Не рожденного матерью?» – подхватил Добрыня. «Так», – отвечает князь и рассказал ему предвещание волшебницы Добрады. «Так я великую имею надежду свернуть голову Тугарину», – говорил Добрыня с улыбкою. «Неужли ты не имел матери?» – спросил Владимир любопытно. «Позвольте мне рассказать мои приключения», – продолжал Добрыня и, получа дозволение, начал.