В сие смятенное мгновение неустрашимый и привыкший к опасностям Тароп видит опасность господина своего. Он вынимает стрелу свинцовую, окропляет оную водами бугскими, напрягает лук и поражает чародейные крылья Тугарина. Силы адские отженяются и оставляют исполина, который упускает камень и стремглав разится о землю. Добрыня Никитич совершает судьбу его. Он сходит с коня, наступает ногою на горло чудовищу и сильною своею десницею срывает страшную голову от дебелых плеч и, вонзая на копье, возглашает победу, а Тароп подтверждает оную, вострубив в рог ратный. Чудовище, кончая жизнь, трепеталось столь жестоко, что выбило ногами превеликую долину, поднесь еще на месте оном видимую, а кровь его на три часа произвела в Днепре наводнение.
Богатырь довольствовался восхищением о исполнении своего обета и упражнялся в похвалах верному своему Таропу-слуге, коего неустрашимость достойна была сего нелестного признания. Между тем истребление исполина, видимое со стен киевских, произвело великое торжество. Радостные рукоплескания и восклицания: «Да здравствует великий князь и сильный, могучий богатырь его Добрыня Никитич!» – наполняли воздух. Воинство потрясало оружием и сообщало вопль торжественный с гласом народа. Победитель хотел ехать, принести отчет о своем подвиге великому князю, но узрел оного шествующа к нему, со всем великолепием двора своего. Он не садился на коня и шествовал пеш навстречу государю, неся знак победы своей, который с коленопреклонением поверг к стопам Владимира… Я не распространяюсь в почестях, восприятых Добрынею от монарха русского и его подданных. Довольно сказать: Владимир умел награждать заслуги и справедливые россы платить благодеяния.
Но радость и приветствия должны были прерваться, чтоб с множайшим весельем проводить Владимира торжествующего в его столицу. Увидели труп исполинов надымающийся. В минуту уподобился оной горе и с прегромким треском лопнул, обратясь весь в смердящую сажу. Только желудок его, подобный великой хоромине, остался цел и производил колебание, как бы что-нибудь имел в себе живое. Все обстоящие ужаснулись и ожидали, что выйдет из оного не меньше как чудовище. Добрыня готов был истребить сие при самом его начале и приложил уже копье свое, но едва острие оного коснулось, желудок обратился в водяные пары, а голова исполина в пламень, и рассыпались в воздухе. (Но какое явление! О удивительный, невероятный случай!) На месте желудка усмотрели восстающих, поглощенных исполином Болгарского князя Тревелия, его воинов и киевских витязей. Они были бледны, как усопшие, и чаяли видеть только тени их. Однако свежий воздух оживил их вскоре, и радость усугубилась. Великая княгиня обнимала своего возлюбленного брата, которого уже память оплакала. Всяк находил родственника или друга в пожранных чудовищем. Удовольствие было общее. Наконец Владимир приветствовал государя Болгарского, и сей неожидаемо обрел в нем своего зятя, ибо Тревелий со времени похищения сестры своей ничего о ней не ведал и считал ее погибшею. Радость его была чрезмерна, видя сестру свою супругою сильного монарха, подающего законы царству Закамскому, и при слышании, что Добрыня удержал ему престол его, готовый предаться в руки другого; он действительно возвратился благополучно в свое государство принять с восхищением от своих подданных, кои нашли в нем прежнего отца, ибо Тревелий, побывав в брюхе у исполина, забыл свои лютости и учинился государем кротким. Добрыня в отплату похищенного меча из его оружейной подарил ему ключ от кладовой Агрикановой, а сие привлекло к нему множество богатырей, старавшихся заслужить и заслуживших доспехи редкие, во оной хранимые.