Весь свет Вихрь вылетал, уморился и начал спускаться; спустился прямо-таки в погреб, подбежал к той кади, что на правой руке стояла, и давай пить бессильную воду, а Иван-царевич кинулся налево, напился сильной воды и сделался первым могучим богатырем во всем свете.

Видит он, что Вихрь совсем ослабел, выхватил у него острый меч да разом и отсек ему голову. Закричали позади голоса: «Руби еще, руби еще, а то оживет». – «Нет, – отвечает царевич, – богатырская рука два раза не бьет, а все с одного разу кончает!» Сейчас разложил огонь, сжег и тело и голову и пепел по ветру развеял. Мать Ивана-царевича радая такая!

«Ну, – говорит, – сын мой возлюбленный, повеселимся, покушаем, да как бы нам домой поскорей; а то здесь скучно, никого из людей нету». – «Да кто же здесь прислуживает?» – «А вот увидишь». Только задумали они кушать, сейчас стол накрывается, разные яства и вина сами на стол являются; царица с царевичем обедают, а невидимая музыка им чу́дные песни наигрывает. Наелись-напились, отдохнули; говорит Иван-Царевич: «Пойдем, матушка, пора! Ведь нас под горами братья дожидаются. Да дорогою надобно трех цариц избавить, что здесь у Вихря жили».

Забрали все, что нужно, и отправились в путь-дорогу; сначала зашли за царицей золотого царства, потом за царицей серебряного, а там и за царицей медного царства; взяли их с собою, захватили полотна и всякой всячины и в скором времени пришли к тому месту, где надо с гор спускаться. Иван-царевич спустил на полотне сперва мать, потом Елену Прекрасную и двух сестер ее. Братья стоят внизу – дожидаются, а сами думают: «Оставим Ивана-царевича наверху, а мать да цариц повезем к отцу и скажем, что мы их отыскали». – «Елену Прекрасную я за себя возьму, – говорит Петр-царевич, – царицу серебряного царства возьмешь ты, Василий-царевич; а царицу медного государства отдадим хоть за генерала».

Вот как надо было Ивану-царевичу с гор спускаться, старшие братья взялись за полотна, рванули и совсем оторвали. Иван-царевич на горах остался. Что делать? Заплакал горько и пошел назад; ходил, ходил и по медному царству, и по серебряному, и по золотому – нет ни души! Приходит в бриллиантовое царство – тоже нет никого. Ну, что один? Скука смертная! Глядь – на окне лежит дудочка. Взял ее в руки. «Дай, – говорит, – поиграю от скуки». Только свистнул – выскакивают хромой да кривой: «Что угодно, Иван-царевич?» – «Есть хочу». Тотчас откуда ни возьмись – стол накрыт, на столе и вина и кушанья самые первые. Иван-царевич покушал и думает: «Теперь отдохнуть бы не худо». Свистнул в дудочку, явились хромой да кривой: «Что угодно, Иван-царевич?» – «Да чтобы постель была готова». Не успел выговорить, а уж постель постлана – что ни есть лучшая.

Вот он лег, выспался славно и опять свистнул в дудочку. «Что угодно?» – спрашивают его хромой да кривой. «Так, стало быть, все можно?» – спрашивает царевич. «Все можно, Иван-царевич! Кто в эту дудочку свистнет, мы для того всё сделаем. Как прежде Вихрю служили, так теперь тебе служить рады; только надобно, чтоб эта дудочка завсегда при тебе была». – «Хорошо же, – говорит Иван-царевич, – чтоб я сейчас стал в моем государстве!» Только сказал, и в ту ж минуту очутился в своем государстве посеред базара. Вот ходит по базару; идет навстречу башмачник – такой весельчак! Царевич спрашивает: «Куда, мужичок, идешь?» – «Да несу черевики продавать; я башмачник». – «Возьми меня к себе в подмастерья». – «Разве ты умеешь черевики шить?» – «Да все, что угодно, умею; не то черевики, и платье сошью». – «Ну, пойдем!»

Пришли они домой; башмачник и говорит: «Ну-ка, смастери! Вот тебе товар самый первый; посмотрю, как ты умеешь». Иван-царевич пошел в свою комнатку, вынул дудочку, свистнул – явились хромой да кривой: «Что угодно, Иван-царевич?» – «Чтобы к завтрему башмаки были готовы». – «О, это службишка, не служба!» – «Вот и товар!» – «Что это за товар? Дрянь – и только! Надо за окно выкинуть». Назавтра царевич просыпается, на столе башмаки стоят прекрасные, самые первые. Встал и хозяин: «Что, мо́лодец, пошил башмаки?» – «Готовы». – «А ну, покажь!» Взглянул на башмаки и ахнул: «Вот так мастера добыл себе! Не мастер, а чудо!» Взял эти башмаки и понес на базар продавать.