Остерман заботился о возможно лучшем воспитании юного императора и написал для него известное прекрасное «Начертание учения»[57]. Остерман получил от своего государя и воспитанника титул российского графа.
Императрица Анна, среди окружавших которую Остерман был самый остроумный и самый образованный человек, назначила его кабинет-министром. В тех ведомствах управления, которые были предоставлены исключительно ему, он правил твердой рукой. Благодаря его светлому уму, государственной мудрости и знанию людей императрица призывала его даже в тех случаях, когда была уверена в своем решении, и все-таки постановляла приговор согласно с его мнением. Этот дальновидный человек старался мало-помалу удаляться от двора и ограничиться кругом своих обязанностей, которые он все старался уменьшить. Он замечал путаницу и дух партий при дворе и в императорской фамилии; он пророческим взглядом предвидел, что из этого произойдут катастрофы, исход которых нельзя было и рассчитать. Вот почему он полагал, что его мудрости удастся уклониться от действия взрыва. Извиняясь болезненным состоянием, он не являлся более ко двору. Отчасти это был только предлог, так как, говорят, Остерман натирал лицо лимоном, чтоб иметь вид больного; отчасти же он был действительно болен. Он страдал уже тогда перемежающейся болью в ногах, которая вскоре совсем лишила его употребления ног. Но все это не могло защитить его в тех случаях, когда нуждались в его совете. С большой заботливостью, осторожностью и со всеми удобствами его переносили в таких случаях в комнаты императрицы.
По смерти императрицы Анны он уже вовсе не выходил из дому, но всегда оставался главным органом в Русском государстве. Вслед за кончиной государыни он хотел выйти в отставку, но герцог Курляндский, бывший тогда регентом, так настоятельно просил его, что он остался.
Регентша Анна, мать императора, только желая дать графу Остерману более высокий ранг, чем фельдмаршал, назначила его генерал-адмиралом – место, для которого он, собственно, не был приготовлен, так как не разумел подробностей дела. Но как человек больших способностей, он, конечно, после некоторого ознакомления имел и в этом деле верный взгляд главного начальника. В царствование этой государыни австрийская партия при русском дворе начала упрекать Остермана за его склонность к Пруссии. Упрек был довольно основательный, и надо думать, что если такой мудрый сановник, каким был Остерман, старался склонить свой двор на сторону Пруссии, то, конечно, был убежден в превосходстве системы и политики юного и предприимчивого прусского монарха Фридриха II. Между тем Остерман создал себе этим страшных врагов при русском дворе, к которым принадлежал особенно генералиссимус принц Антон Ульрих Брауншвейгский, супруг регентши и отец императора, всегда расположенный к Австрии. Но все это не имело никаких последствий, тем более что граф Остерман дошел вскоре до того, что присоединился к тем, которые имели намерение, в видах укрепления правительства, возвести на престол великую княгиню и регентшу Анну, а бывшего до того времени императором младенца нескольких месяцев объявить наследником престо-ла – проект, исполнение которого было предупреждено революцией, совершенной Елизаветой.
Во время опекунского управления принцессы Анны Остерман был опасно болен. В марте 1741 г. доктор Кемпф, очень искусный врач из Гамбурга, уверял, что вследствие задержания мочи и истечения крови положение больного настолько тяжело, что можно опасаться внезапной смерти, хотя помощь или, скорее, отсрочка и не невозможна. К своему несчастию, Остерман долго жил еще.