Само собой, однако, разумеется, что, записывая устные сказания современников, Гельбиг должен был приводить иногда и неверные сведения: он записывал верно, но ему сообщали неверно – одним просто изменяла память, другие окрашивали рассказ личными впечатлениями, третьи, быть может, умышленно извращали факты по честолюбивым или иным видам.

Имеют ли, однако, для нас какое-либо значение «биографии» Гельбига, составленные почти сто лет назад? Именно для нас, когда издается такая масса драгоценного исторического материала – официальных бумаг, писем тех лиц, биографии которых писал Гельбиг, и записок современных им деятелей?

Об этом не может быть двух мнений. Мы действительно много издаем, но, к сожалению, все еще очень мало знаем.

У всех свежо еще в памяти ученое единоборство из-за голландского рисунка, на котором изображен не то Петр Великий, не то посольский карла[7]. Два таких бесспорно компетентных судьи в данном случае, как г. Стасов и г. Васильчиков, так и не решили горячего спора – им не удалось отличить величественного Петра от потешного карлы. Значительно успешнее окончилась назидательная беседа Лонгинова с кн. Оболенским о роде Чернышевых[8] – она окончилась признанием Лонгинова, что он «неоднократно недоумевал, а Бантыш-Каменский и кн. Долгоруков делали ошибочные показания о Чернышевых».

Нам ли, не умеющим отличить карла от Петра и путающим Чернышевых, пренебрегать указаниями Гельбига? Однако мы пренебрегали.

В России книжка Гельбига долгое время была совершенно неизвестна. Еще в 1863 году г. Бартенев, составляя «Каталог книг, собранных А. Д. Чертковым», сообщал вкратце содержание этой редкой книги[9]. Вскоре в наших исторических журналах, преимущественно же в «Русском архиве» и в «Русской старине», стали появляться переводы целых биографий и выдержек из них. Наконец, благодаря второму изданию книги Гельбига, сделавшему ее более или менее общедоступной, сведениями секретаря саксонского посольства при дворе Екатерины II пользуются все, занимающиеся русской историей XVIII века.

Немецкое заглавие книги – Russische Günstlinge – передается на русский язык довольно различно: одни переводят его выражением «случайные люди», другие видят в них «фаворитов», некоторые – временщиков. Ни одно из этих наименований не оправдывается, однако, содержанием книги. Такие, например, личности, как генералы Вейде и Михельсон, камергеры Гендриков и Ефимовский, священник Дубянский, армянин Лазарев, писатель Радищев, не были ни случайными людьми, ни фаворитами, ни временщиками, а их значительное большинство в книге Гельбига.

Люди, бывшие «в случае», все наперечет. Нельзя, конечно, сказать, чтобы их было немного в XVIII столетии; но несомненно, что значительное большинство лиц, упоминаемых Гельбигом, не было «в случае». Сверх того, о некоторых личностях, действительно бывших «в случае», Гельбиг вовсе не упоминает.

– Знаете ли вы, что такое фаворит? – спросил Петр Великий одного иностранного посла.

– Человек, – отвечал посол, – пользующийся в полной мере милостью своего государя и, следовательно, вполне счастливый.

– Нет, – сказал Петр, – вы ошибаетесь, мой друг. Фаворит уподобляется рогам быка: они грозны, мощны на вид, но внутри ведь пусты, надуты воздухом…

Такие фавориты тоже встречаются в книге Гельбига, но их очень немного. Ни Шафиров или Олсуфьев, ни Рибас или Аш, ни Сиверс, ни Теплов, ни Марков, ни Безбородко, ни десятки других лиц, описанных Гельбигом, не были фаворитами и головы их не были пусты.

Немного в книге Гельбига и временщиков; меньше даже, чем случайных людей. Меншиков, Остерман, Бирон, Орлов, Потемкин, Зубов – шесть счетом, далеко не одинаковой пробы. Шесть временщиков – слишком много для одного столетия, но они не составляют и 6 процентов общего числа биографий, составленных Гельбигом.