Помощи искали везде. Некий Елдаш-мулла, фанатик борьбы до конца, предложил даже написать джунгарам, но тут его не поддержал никто: далеких хан-тайши боялись страшно. Неудачно получилось с казахами: бий Уразай, съездив в Степь, привез оттуда «царевича» Шигая, решившего ехать по своей воле, без согласия родни, и объявленного «башкирским ханом». Но степные султаны слишком ценили союз с Россией, чтобы вписываться в сомнительные игры не слишком любимых соседей, а к тому же были далеко не столь фанатичны в исламе, как Бепеня и другие «дикие муллы». Так что, кроме двух-трех десятков «ханских» нукеров ни из Младшего, ни из Среднего жузов не пришло ни одного воина. Зато старшины, чьи земли примыкали к казахским пастбищам, весьма недовольные такой инициативой, начали покидать Бепеню. А кольцо, умело замкнутое вокруг зараженных мятежом волостей Татищевым и Соймоновым, тем временем сжималось. В конце августа был пойман и по приказу Василия Никитича немедленно повешен Кусяп, после чего «перебег» старшин стал обвальным. Каяться приходили и поодиночке, и группами. Одна из таких групп, в подтверждение искренности раскаяния, привезла связанного Бепеню, которого Татищев тотчас отослал к Соймонову вместе с «пунктами, в чем спрашивать», чтобы «из него подлинного основания допытался», распорядившись сразу после допроса «вора» колесовать, что Леонтий Яковлевич и выполнил в присутствии зрителей. Всем остальным (3194 человека) даровали пощаду, но 87 старшинам – условную: их отпустили, но присягу брать не стали, велев «когда дойдет нужное время» собраться в Оренбурге, где судьба каждого и определится.

С подавлением мятежа на повестку дня встал вопрос обустройства края применительно к новым условиям. Если Кириллов полагал и настаивал, что «сей озорной народец пользы ради не худо было бы извести вовсе», то Татищев, подобным экстремизмом не страдая, старался найти менее радикальное и более полезное для державы решение. Прежде всего касаясь необходимости предотвращения бунтов, он проанализировал «метод Тевкелева» и отметил, что, хотя сам не склонен к излишней жестокости, в некоторых случаях, тем не менее только она способна дать желаемый результат: «Всегда твердо представлял, чтоб, внутрь гор вступя и от Яика, силою к покорности принуждать, а пришедших с повинною не казнить… Как то учинили, то и желаемое приобрели». В рамках окончательного решения Василием Никитичем было признано, во-первых, необходимым проверить списки раскаявшихся старшин, всех, не внушающих доверия, «по причине бывшаго бунту звания отрешить, а несколько достойных пожаловать и новыми привиллегии или дипломы наградить», а во-вторых, не рубить сплеча, жалуя раскаявшимся прощение. Здесь, правда, возникли сложности. В отличие от пойманных Кусяпа и Бепени, явившиеся с повинной казни не подлежали, однако щадить всех подряд Татищев считал недопустимым. 9 декабря 1738 года, извещая царицу о намерении летом собрать в Оренбург старшин для объявления «