Он огляделся, рассчитывая увидеть среди лежавших вокруг многочисленных трупов Лакассаня, но того нигде не было. Это обстоятельство несколько озадачило пана Кшиштофа: если Лакассань был жив, то почему он не воспользовался беспомощностью пана Кшиштофа и не убил его? В конце концов, подобная развязка не только удовлетворила бы жажду крови бледного убийцы, но и оказалась бы весьма на руку его хозяину, избавив Мюрата от необходимости выплачивать Огинскому обещанное вознаграждение. Тем не менее, пан Кшиштоф остался в живых. Более того, проклятый Лакассань исчез, оставив его, наконец, в покое. Это уже было настоящее чудо, даже более поразительное, чем то, что удар прикладом не сломал ему позвоночник. Поначалу пан Кшиштоф решил, что Лакассань ушел, приняв его за мертвого, но вскоре отказался от этой мысли: профессиональный убийца просто не мог допустить столь грубой ошибки.

Вокруг не утихал грохот сражения, время от времени перекрываемый железным аханьем уцелевших пушек батареи. Закопченные артиллеристы подносили пальники, и тяжелые батарейные орудия грузно подпрыгивали на лафетах, окутываясь облаками дыма. Поредевшие орудийные расчеты накатывали пушки, возвращая их на места, заряжающие прыгали в дыму со своими банниками, как свирепые чумазые черти, и вскоре пушки вновь содрогались, выкашивая картечью наступавшую нестройными рядами французскую пехоту. То и дело на батарее глухо шлепались в грязь ответные ядра, над головами тоненько пели пули, время от времени ударявшие в людей. Те, кто не был занят у орудий, лежа за валами, стреляли из ружей нестройными рваными залпами, а то и порознь. Некоторое время пан Кшиштоф, очумело мотая гудящей головой, стоял в самом центре этого ревущего ада, пытаясь сообразить, что ему делать дальше. Драться насмерть плечом к плечу с защитниками батареи он не видел никакого смысла. Эта война касалась его лишь постольку, поскольку помогала или мешала ему в устройстве личных дел. Теперь же он по уши увяз в этой войне и не видел никакого способа выбраться. Просто бежать с батареи пан Кшиштоф не мог: действуя подобным образом, он рисковал получить пулю в спину либо от русских, либо от французов. Да и кто выпустил бы его отсюда?

Шлепнувшееся в кровавую грязь всего в двух шагах от пана Кшиштофа ядро с ног до головы обдало его горячими липкими брызгами и заставило, наконец, выйти из ступора. Взгляд Огинского прояснился и гораздо живее забегал вокруг, ища пути к спасению. На глаза ему попалась кавалерийская лошадь с пустым, испачканным свежей кровью седлом на спине. Лошадь бестолково металась по батарее, шарахаясь от убитых и раненых, мешая артиллеристам и поминутно наступая на волочившийся по земле повод. Пан Кшиштоф попытался поймать ее, но насмерть перепуганное животное шарахнулось от него в сторону. Свободно болтавшийся повод, к счастью, зацепился за лафет перевернутой пушки, и лошадь послушно остановилась.

Хромая, пан Кшиштоф подбежал к ней, мертвой хваткой вцепился в повод и вскочил в седло. Невыгодность такой позиции не замедлила обнаружиться: по представлявшему собой отличную мишень пану Кшиштофу было дано несколько выстрелов, но ни один из них, по счастью, не достиг цели. Огинский, окончательно придя в себя, пригнулся, спрятавшись за конской шеей, и немедленно стайка пуль просвистела там, где только что была его голова.

Это была одна из тех ситуаций, в которых пан Кшиштоф совершенно переставал соображать и, гонимый слепым ужасом, мчался сломя голову куда глаза глядят. Тут, однако, мчаться было некуда, и наш герой бестолково вертелся под огнем, нещадно терзая бока лошади шпорами и одновременно натягивая то правый, то левый повод. Неизвестно, чем кончился бы этот вальс на осыпаемой градом ядер и пуль верхушке холма, если бы к совершенно обезумевшему Огинскому не подскакал рослый, богатырского телосложения человек в генерал-лейтенантском мундире. По крутому подбородку и выбивавшимся из-под фуражки непокорным прядям русых волос пан Кшиштоф с некоторым трудом узнал Ермолова, который уже тогда был знаменит как грамотный и смелый командир.