^>28 Горянин А. Два самоощущения, две идентичности, два народа? С. 169.

^>29 Там же. С. 172.

^>30 Горянин А. Цит. соч. С. 181–182. В этих строках историк обращает наше внимание на важный феномен переноса на себя субъектом социальной общности, с которой он себя отождествляет, – в данном случае многонационального общества – качеств, которыми обладает последнее. Сила государства воспринимается его гражданами как их собственная сила. Они ощущают себя не просто его представителями, но и его органической частью, его индивидуализированным воплощением.

Любопытно сравнить с суждениями писательницы Аллы Гербер, высказанными ею в ходе дискуссии о Национальной идее. «Раньше (в советском обществе. – Э.Б.) у каждого из нас было ощущение: «Я, может быть, человек-то маленький, но страна-то у нас гигант! И страна мне поможет!» Мне кажется, сейчас в Национальной идее самое главное – дать каждому ощущение: «Я вот такой человек! Я – большой человек! Страна, может быть, и не такая уж большая, но тоже сильная. Необязательно России быть гигантской. И человек я большой» (см.: Российская газета. 1997. 20 февраля).

Замечу попутно, что феномен стремления к отождествлению себя с какой-то внешней силой, будь то сила государства, некой общности или властителя, объясняет, пусть лишь отчасти, удивительный факт не так уж редко случающегося поклонения тиранам и диктаторам со стороны населения стран, которыми они управляли, в том числе со стороны их прямых жертв. Жертва, пострадавшая от сильного, властного, самоуверенного и порой наделенного харизмой тирана, нагоняющего на мир страх, бессознательно отождествляет себя с его силой: «Вот каков мой тиран, мой палач! Сильный, властный, непобедимый! Вот какого «хозяина» я удостоился. Слава моему палачу!» Такая жертва сама нередко готова к палачествованию. Как сказал поэт, «люди холопского звания / Сущие псы иногда. Чем тяжелей наказания, / Тем им милей господа».

^>31 В своем письме А.С. Мамонтовой от 30 июля 1917 г. он выражает надежду, что, «исчерпав себя, нигилизм докажет свое ничтожество, всем надоест, вызовет ненависть к себе, и тогда, после краха всей этой мерзости, сердца и умы, уже не по-прежнему вяло и с оглядкой, а наголодавшись, обратятся к русской идее и идее России, к святой Руси» (Флоренский П. Соч.: В 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1996. С. 409. Курсив мой. – Э.Б.)

^>32 Карасев Л.В. Русская идея (символика и смысл) // Вопросы философии. 1992. № 8. С. 92.

^>33 Там же.

^>34 Степун Ф. Миросозерцание Достоевского. С. 84.

^>35 Там же. С. 85.

^>36 Саратовский В.Н. Русская идея: продолжим ли прерванный путь? СПб., 1994. С. 30. Это, насколько мне известно, первый серьезный автор, который, исследуя в наше время Русскую идею, предваряет свои размышления глубоким анализом понятия «идея». Вообще книга Сагатовского – одна из лучших работ по проблеме Русской идеи. А спорность ряда тезисов, выдвигаемых автором, не умаляет ее значимости.

Интересно, что профессор М.В. Ильин в упомянутой статье о Русской идее, ссылаясь на «еще вполне очарованного гегельянством» В. Белинского, следующим образом характеризует используемое последним понятие «идея». «По меньшей мере в 1841 г. он использует это слово в качестве универсального термина для выражения понятия, которое можно описать как