В данном же случае приходится напомнить о существовании полисемии (многозначности) слов и распространенной практике выражать одним и тем же словом (омонимом) различные понятия. Так, в русском языке «коса» означает и сплетенные вместе пряди волос, и прибрежную, отделенную водой от основной части полоску земли, и орудие труда (не могу не дать несколько совершенно разных образов: «девица с косой», «старуха с косой» и «премьер-министр с косой»). Слово «деньги» является омонимом во всех языках мира.

Для многих, особенно для типичных американцев, оно выражает одно из важнейших жизненных ценностей, фетиш, объект поклонения и преклонения.

В политэкономии деньги – это, конечно, всего лишь регулятор хозяйственных отношений. Не могут они быть товаром просто потому, что не являются им, и все тут! А разноцветные (конечно, лучше зелененькие) бумажки с отпечатанным на них номиналом – это совсем другое дело. Разница между их сущностями примерно такая же, как между полковым знаменем и соответствующим войсковым подразделением. Воюют люди, а не стяги, и если вам взамен реальных, материальных ресурсов подсовывают бумажки с какими-то надпечатками на иностранном языке, да еще с известными масонскими образами, то первым делом резонно спросить самого себя: а не хотят ли вас обжулить?

Терминологические неточности блекнут на фоне неправоты итоговых, идеологических выводов марксистской политэкономии.

Призрак коммунизма бродит по Европе? Пролетариат – самый революционный класс, могильщик буржуазии? Нечего ему терять, кроме собственных цепей? Классовая пролетарская солидарность превыше всего? Жизнь с предельной ясностью отвергла все эти лозунги.

Не надо быть мудрецом, чтобы констатировать: побродил коммунизм по Европе, захирел, оброс грехами, подгнил, а после распада Советского Союза сгинул на неведомо долгий срок.

Ложность тезиса о революционности пролетариата менее очевидна. Но только на первый взгляд. Вслед за С. Кара-Мурзой достаточно задаться невинным вопросом: в каких странах к власти пришли политические группировки, провозгласившие строительство социализма? В крестьянской Российской империи. В еще более крестьянском Китае. На Кубе, специализирующейся в сфере услуг. В феодальной Монголии. Где еще? Ну, еще в некоторых странах Европы, в ту пору находящихся под оккупацией. А также в отдельных местах Африки и Азии, где законсервированы племенные или клановые общественные структуры. И все. Там же, где была развита промышленность, где наемные работники составляли значительную часть населения, социалистические революции если и случались, то почти мгновенно становились прошедшим достоянием истории. К чему бы это, а?

Не потому, наверное, что закапывая буржуазию, пролетариат автоматически уничтожал бы и самого себя. Должны быть более прозаические причины.

Рассмотрим один пример.

Предположим, что в городке N находятся две фабрики – ткацкая и швейная. Рабочие этих фабрик, полагая, что их хозяева пьют из них все соки, договорились объявить общую забастовку. Что делать заводчикам, как выйти из сложной ситуации?

Чрезвычайно просто: вспомнить о справедливости и ввести сдельную оплату труда. Чем больше рабочий нашил изделий, чем больше прибыль от их продажи – тем больше он должен получить. То же самое новшество внедрить и на ткацком производстве. Что произойдет? Работники швейной фабрики сразу поймут, что им выгодно снижение цен на ткани, и поссорятся с ткачами, заинтересованными в обратном. А вместе с заводчиками они будут добиваться снижения цен, скажем, на электричество. Классовая борьба переместится на второй план: свой живот ближе к телу.