Если ненароком прикоснуться к чему-нибудь горячему – отталкиваешься чисто инстинктивно. Здесь, конечно, ни о какой воле говорить не приходится. Однако в других ситуациях нежелательность какого-нибудь внешнего воздействия осознается, и человек не инстинктивно, а осмысленно, целенаправленно старается вернуться в комфортное состояние. Иногда такой порыв реализуется как бог на душу положит, иногда – по специально составленному плану с учетом массы дополнительных обстоятельств. Например, когда вы долго пролежали на пляже под палящим солнцем и почувствовали, что пора перевернуться со спины на живот, то обычно не утруждаете себя выбором, через какое плечо, правое или левое, совершить переворот, а делаете это машинально. В другой ситуации вы можете из общих соображений оценить, что пора бы и меру знать, разумнее вообще уйти в тень, и начинаете вырабатывать в уме довольно сложную последовательность действий.

Причина, породившая какой-то психический порыв, может не осознаваться, а связь между ней и соответствующим действием – быть скрытой и не однозначной. Например, почувствовав неприятную пустоту в желудке, вы можете долго заниматься неотложными вещами. При этом ощущение голода может вовсе пройти, но вы, запомнив его, «из общих соображений» при удобном случае все равно что-нибудь перекусите.

Какой-либо материальной причины может вообще не существовать, а стремление добиться чего-нибудь может возникнуть вследствие ваших чисто внутренних, духовных переживаний, когда-то осознаваемых, а когда – нет. Из личных посылок, не всегда объяснимых ни себе, ни людям, вы можете записаться в спортивную секцию, выучить понравившуюся песню или стихотворение, решить поступать в какое-нибудь учебное заведение, приобрести чем-то привлекшую вас профессию, и так далее. Возможно, вам найдутся попутчики, которые будут делать то же самое, что и вы, но уже из своих соображений, иногда далеко отличных от ваших.

Так вот, описанный порыв, осознаваемый, но сугубо индивидуальный, взятый в самом что ни на есть своем «очищенном» виде, в отрыве от всех возможных и невозможных материальных и нематериальных причин, его породивших, и есть то, что наиболее уместно называть волей. Выбор же способа реализации этого порыва уже не имеет к рассматриваемому понятию прямого отношения. Точно так же лежит вне воли упорство, настойчивость в достижении задуманного, «преодоление внешних и внутренних препятствий».

Акт сотворения волевого порыва, очевидно, начинается в эмоциональной сфере, как и производство любой новой мысли.

Легко заметить, что при изложенном понимании воли она никак не может быть общей. То есть фигурировать в каком-либо определении нации. Люди объединяются для свершения общих дел, но при этом всегда у каждого из них свой порыв. Есть взаимовыручка и взаимоподдержка, есть кооперация и подчинение, принуждение, введение в заблуждение и прочее и прочее – но нет общей воли.

Да и как можно говорить, например, об общенациональной воле, когда большинство людей всю сознательную жизнь не задумываются о проблемах и заботах своего народа? Если ж проскочит у кого-нибудь одна-другая мыслишка по данному поводу, то вряд ли он легко найдет единомышленника. Богач думает об одном, нищий о другом, домохозяйка – о третьем, и лишь общественный деятель, прихотью судьбы заброшенный на руководящий пост, принужден подумывать иногда что бы этакого сделать, чтобы народ чувствовал себя более-менее сносно.

Нет, воля не имеет никакого отношения к понятию нации.

Ощущая слабость тылов, многие социологи стараются меньше употреблять слово «нация», предпочитая пользоваться «этносом». Однако хрен редьки не слаще.