Да и всем этим можно было бы еще пренебречь, если бы речь шла о судьбах каждого из нас индивидуально, но ведь ответственны же мы и перед своим народом, так что, как эта проблема ни болезненна, уклониться от нее невозможно.

А обсуждать ее нелегко. Жизнь в стране, где сталкиваются столько национальностей и национальные чувства обострены до предела, вырабатывает, часто даже не осознанную, привычку осторожно обходить национальные проблемы, не делать их предметом обсуждения. Чтобы высказаться по этому вопросу, надо преодолеть внутреннее сопротивление. Однако выбор уже сделан: теми авторами, взгляды и высказывания которых мы привели. Нельзя же, в самом деле, предположить, чтобы один народ, особенности его истории, национального характера и религиозных взглядов обсуждался (часто, как мы видели, крайне злобно и бесцеремонно), а обсуждение других было бы недопустимо.

Но здесь нам монолитной глыбой перегораживает путь глубоко укорененный, внушенный запрет, делающий почти безнадежной всякую попытку разобраться в этом вопросе. Он заключается в том, что всякая мысль, будто когда‑нибудь или где‑нибудь действия каких‑то евреев принесли вред другим народам, да даже всякое объективное исследование, не исключающее с самого начала возможность такого вывода, объявляется реакционным, неинтеллигентным, нечистоплотным.

Взаимоотношения между любыми нациями: немцами и французами, англичанами и ирландцами или персами и курдами – можно свободно обсуждать и объективно указывать на случаи, когда одна сторона пострадала от другой. Можно говорить об эгоистической позиции дворянства, о погоне буржуазии за прибылями или о закоренелом консерватизме крестьянства. Но по отношению к евреям подобные суждения, независимо от того, оправданны они или нет, с этой точки зрения в принципе запрещены. Такой, нигде явно не высказанный и не записанный запрет строго соблюдается всем современным цивилизованным человечеством, и это тем больше бросается в глаза, чем более свободным, «открытым» претендует быть общество, а разительнее всего – в Соединенных Штатах.

Яркий пример обнаженного применения этого положения – в недавней статье Померанца. В одной статье он обнаруживает фразу: «Аппарат ЧК изобиловал латышами, поляками, евреями, мадьярами, китайцами» – и по этому поводу пишет: «Он перечисляет, безо всякого лицемерия, латышей, поляков, евреев, мадьяр и китайцев. Опасное слово засунуто посредине так, чтобы его и выдернуть нельзя было для цитирования».

Очень хотелось бы понять, как Померанц объясняет, что опасно именно это «засунутое в середину» слово, а не то, например, которое стоит в конце, хотя китайцев в мире в 50 раз больше, чем евреев. И никак уже не опасно было ему назвать русских «недоделками» и «холуями»? Очень характерно, что Померанц отнюдь не оспаривает самого факта, он даже иронизирует над осторожностью автора:

«Однако позвольте, разве евреи действительно играли третьестепенную роль в русской революции? Поменьше поляков, побольше мадьяр? Современники смотрели на эти вещи иначе…»

Он просто предупреждает, что автор подходит к границе, переступить которую недопустимо.

И в этом Померанц прав – «слово» действительно опасное! На каждого, осмелившегося нарушить вышеуказанный запрет, обрушивается обвинение в «антисемитизме». Откровенный Янов этим грозит особенно неприкрыто. Упоминая о «националистах», он говорит:

«…Возразят они мне, что антисемитизм – атомная бомба в арсенале их оппонентов. Но если так, то почему бы не лишить своих оппонентов их главного оружия, публично отрекшись…» и т. д.