Брат глубоко выдохнул.

– Он должен… должен понять, что твой отныне.

– Как это? – сестра смотрела на него.

– Как это, – повторил брат. – Это… это… трудно объяснить. Можно не объяснять?

– Ты же сам уговаривал приручить его, – удивилась сестра. – Как без объяснений? Я не знаю, что делать…

– Он сам всё сделает, – сообщил брат. – От тебя только требуется потерпеть…

– Потерпеть? – она испуганно отшатнулась.

Зверь хватал ртом воздух и сглатывал слюни. В ходящей на груди шкуре, в волосах, растущих реже, чем на морде, повисли капли.

– Это неопасно! – брат шагнул к ней, протягивая руку.

– Ты будешь рядом? – голос сестры дрогнул.

Брат вздохнул.

– Да придётся… Ляг…

Сестра скованно опустилась на траву, подперев себя локтями.

– Ровно ляг…

Брат отвязывал верёвку.

Впервые за миссию он заговорил исключительно сам с собой, по-русски:

– Что я делаю? Чем занимаюсь? На что это похоже?

Продолжил на другом языке для животного:

– Только попробуй подведи меня, тварь… землю жрать будешь…

Опять для себя по-русски:

– Какие гадости я говорю…

Он быстро намотал верёвку на кулак, сокращая расстояние для вмешательства. Девчонка позеленела, когда сверху нависло девяносто кило живого веса. Держал на верёвке, повязанной по поясу.

– Так надо, – сказал он ей, задирая подол наверх. Она машинально оправила. Пришлось снова задрать.

Безымянный тянулся головой и руками.

– Без импровизаций! – шикнул полиглот. – Только самое необходимое!

Забыл, что в нужном языке нет понятия импровизации. Нужный язык был куда беднее и проще. Безымянный был самым сообразительным из ассортимента. Страсть застила ему глаза, он трудно дышал, был на грани, но смекалистый мозг кумекал.

– Руки на землю!

Безымянный повиновался.

– Ложись! Аккуратно! Не торопись!

Пришлось самому подтягивать платье, приподнимать колено… Из её глаз смотрело отчаяние. От слепого от страсти безымянного отворачивалась. Гладил её по щеке.

– Тише, всё хорошо…

Нащупал руку. Она вскрикнула.

– Не бойся-не бойся, – срывалось с губ скороговоркой.

Безымянного не было нужды держать, он вошёл в спокойный ритм.

…Она не умерла. Смотрела, не моргая, распахнутыми обманутыми глазами. Это тяжелее всего было. Не обманывал. Не всё рассказал. Она бы не поняла. Проклятие было составлено так, чтобы ни одна из сестёр не понимала. Но она выжила уже. Успех.

Он чувствовал себя измученным под обиженным плачущим взглядом. Она не сразу смогла встать, влепила ему пощёчину ещё лёжа. Не безымянному – ему. Заслужил. С какой стороны не посмотри. Сам бы себе надавал по щекам, только на людях неловко.

Она всхлипывала и оправляла юбку. Безымянный мужчина стоял у её ног на коленях, обнажённый, отмытый и стриженный, но опять вспотевший. Развитые пластины груди поднимались к горлу – восстанавливал дыхание, по спине к пояснице скользили чистые капли пота. С его приоткрытых губ перестали срываться звуки живой природы. Он стоял на коленях гордо, победителем.

Признанному братом мужчине досталась часть его влюблённого взгляда.

– Стой! Стой! – потребовал брат. Женщина пыталась уползти. – Куда ты сейчас, когда уже всё сделала?

Она бросила раненный взгляд.

– Он знает, что твой теперь. Подожди! Дай ему опомниться.

Самая смелая женщина мира замерла.

Безымянный склонился над ней без подсказок, мечтательно поцеловал в уголок губ. Она удивилась. Она знала, что значит поцелуй. Среди сестёр было принято целовать младших, с недавних пор их тянуло целовать брата.

…Брат притащил зверя к убежищу, где спали сёстры. Поднялся оглушительный визг. Теперь, когда меха на морде стало меньше, я различила, что он испугался поднявшейся суеты. Брат показал ему сесть, и он сидел на траве у входа, пока брат объяснял про него, что он прирученный и что он принадлежит смелой. Смелая молча сидела перед зверем, не участвуя в объяснении, не пыталась ни заклеймить, не оправдать его, он касался её высунувшейся из-под подола белой стопы передней лапой. Теперь я видела, чем она так заинтересовала сестру тогда. Она была как рука брата.