…Какое-то незнакомое чувство. Множество чувств, соединённых в одно. Обычно так бывает, когда убегаешь от животных – страх, ненависть, отвращение, любовь к сёстрам, отчаяние – всё сразу. Сердце так и колотится. Сейчас – ни одного из тех, даже острой любви к сёстрам нет, но всё равно – приятно и хорошо. Толика, чуточка волнения.

Сестрёнка касается губами шеи брата.

…очень хорошо. Даже захотелось подняться из травы. Не встаю в рост, пододвигаюсь к брату. Наверное, если положить руку под край его короткого верхнего платья, тоже будет хорошо. Сестрёнка продолжает прижимать губы к шее брата, подбородку, сонм наполняется ярким теплом. Я просовываю руку под ткань – под пальцами гладко, тепло, твёрдо. Сонм вздыхает – жарко вдруг стало.

Брат ссаживает сестрёнку с колена, разрушает сонм.

– Зачем ты?.. – недовольно спрашивает сестрёнка. Я тоже не понимаю, тоже недовольна. Хорошо, что сонм развалился, а то бы раздавило общим недовольством… Трудно опомниться от тепла, даже глаза нечётко видят.

А вдруг нападение? Туман вмиг выветривается. В тревоге смотрю на брата. Он продолжает сидеть.

Сестрёнка вновь придвигается к нему, тянет руки к плечам. Он опускает её руки своими. Не понимаю. Он не даёт сонму собраться, не даёт.

– Что с тобой, брат? На твоём лице беспокойство, но ты не даёшь его почувствовать…

– Почему вы не разговариваете с ними?

– С кем? – удивляемся мы.

– С другими, – он поводит плечом.

– С кем нам говорить? – улыбаемся мы. – Только мы здесь, только сёстры.

– Ну а как же жемыжи?

– Что?

– Жемжжины.

– Что?

Он махнул рукой. Ничего не понятно.

– Как вы зовёте тех, кто гнался за нами? Когда мы встретились?

Мы онемели.

– Мы зовём их животными, – твёрдо сказала смелая сестра. – Они выслеживают нас, бросаются исподтишка, убивают. Они хуже всех зверей – лишают жизни не ради еды, а лишь из кровожадности.

– Вы видели? – спросил брат.

– Да, – сестра полыхнула глазами. – Мы видели, как у сестёр шла кровь, их глаза были открыты, но больше не видели. Они кричали и погибали.

Мы тяжело дышали, все как одна, без сонма.

– Сколько их погибло? – спросил брат.

– С начала года солнце миловала.

На его лице отразилась глубокая задумчивость.

Мы посидели немного, а потом он повёл нас туда, где должно было быть хорошее место. Две скалы стояли, прижавшись друг к другу в вечных и прочных объятиях. Из тесной расщелины дугой била белая струя водопада, оканчиваясь небольшим озером у скальих ног. Тут было сыро, но неплохо. Брат собрал укрытия из плотных хвойных лап, насыпал полы сухими иголками. У входа выложил круг камнями, дважды ширкнул руками, и на собранную сушь соскользнул подвижный кусочек солнца.

– Солнце! – воскликнули мы. – Солнце! – Мы заплясали по кругу. – Солнце! Солнце!

Мы протянули руки.

– Нет! – крикнул брат. Мы замерли. Он поднёс ладонь сверху, над рыже-красным хохолком. – Горячо.

Мы попробовали по очереди. Горячо. Ничего горячее в жизни не чувствовала. Так горячо, что больно. Сёстры потирали укушенные ладошки.

– Это огонь, – сказал брат.

– Маленькое солнце, – заметила младшая сестрёнка.

– Совсем крошечное, – подумав допустил брат. – Его звери боятся. С ним вам будет тепло и спокойно.

Мы с сёстрами переглянулись.

– Куда ты?

Руки одна за другой уцепились за него, удерживая на месте.

– Я должен.

Пальцы сжимаются сильнее, добела. Он привлекает нас под сложенный углом навес, а только потом говорит:

– Ложитесь и спите спокойно. Я оставляю вас не во тьме, а с огнём. Помните только, что он кусач и прожорлив. Он любит сухие ветки и шишки. Без них он пропадёт, но много давать нельзя. Иначе он вырастет и станет пожирать всё без разбора… не подведите меня, проследите… и не спалите тут всё.