Мужчина пренебрежительно сплюнул в сугроб, пробив в нём колодец.

Домашние сытые детки завозились недовольно, подобрались, собираясь скрыться в амбаре и зажевать обиду сушёной тыквой. Базааф ухмыльнулся по-хищному, убеждаясь, что поле боя осталось не за наглым фаворитом, но потом глянул на Юрика, бледного, большеглазого и серьёзного, и тоже растратил своё веселье.

Глубокими голосами на берег прибывали волны. Небо придавливало их сизым полотнищем, сходного с ними цвета, грани стихий прилегали едва без стыка, только белые гребешки ближе к кромке выдавали, где что. На кустарной верфи в заимке обрывистого выступа было темно для мелких работ. Базааф не зажигал огня, чтобы не выдать тайник и упёрто продолжал возиться с судном. Компанию составлял Юрик, не произносящий и не производящий ни звука. Горец недовольно замечал, что обычные вещи хуже у него выходят сегодня. Со вдовы началось.

Базааф глянул на парня. Неужели уйдёт с этого берега из-за молоденьких петушков-задир? Где ещё к сироте будут так добры?

Из неба, будто выныривая из пустоты, посыпались крупные вытянутые белые хлопья. Лёгкие и рыхлые, падая, они не приносили холода. Горец вздохнул. Бесполезно сегодня убеждать его остаться, тем более сегодня, когда всё вкривь и вкось. И не верь после этого скверным приметам…

– Я придумал, – сообщил Юрик после долгого молчания.

Базааф проверял, как поднимается парус. Сначала едва не вздрогнул от неожиданности, а потом полегчало – не жалостливые мысли парень думал, молодец, мужает.

– Ну поделись, – мягко подбодрил горец, стараясь не показать обычно сквозящего в голосе снисхождения.

– Надо представить так, словно одна девчонка заболела. Мать побежит с ней к Нирге. Другая останется одна. Проверить её. Если та – тащить в море.

– Как ты представишь, что она больна, тем более, чтобы это выяснилось при тебе?

– Пропитка для лодок.

– Что?

– Пропитка для лодок.

– Что ты будешь с ней делать? Поить ей?

– Брызну на кожу.

– Мать может всполошиться, – согласился Базааф. – Только если Стильма не знает, чем пропитывают стильму.

– Она не подумает об этом. Она хорошая мать.

– Как ты проверишь, она ли это?

– Мясом. Она уже должна проголодаться.

– Идёт, – одобрил Базааф.

Стильма улыбнулась Юрику, пропуская его внутрь.

Он был растрёпан, как обычно, в расстёгнутом плаще, без рукавиц. Юноша молниеносно избавился от верхней одежды. Опережая хозяйку, парень вытащил одеяльца из сундука, готовясь пеленать детей.

– Ты сегодня раньше, я не успела…

– Ничего, – отмахнулся Юрик, не отвлекаясь от дела.

Девчонки лежали в люльках под одеяльцами, ещё без рубашек. Юрик перебежал Стильме дорогу, вынимая девочку, к которой направлялась мать. Женщина удивилась про себя, но не придала значения.

Юрик уложил безропотного ребёнка на стол, заслоняя на мгновение спиной.

– А… – вдруг удивлённо издал Юрик. – Это ещё что такое?

– Где? – всполошилась Стильма.

На плечике у малышки была какая-то рыжая сыпь. У Стильмы сжалось сердце.

– Только что ничего не было! – Стильма поняла, что плачет.

– Надо к Нирге, – убедительно посмотрел сверху вниз Юрик.

Стильма бросилась одеваться.

Юрик уже упаковал конверт.

– Одень вторую! – в отчаянии попросила мать.

– Вдруг заразно, – огорошил Юрик. – Я посмотрю.

Он склонился над второй люлькой.

– У этой ничего нет…

– Как же быть! – всхлипнула Стильма, хватаясь за голову. – Киф ещё не вернулся! Юрик! Ты сможешь присмотреть за ней? А я… я отправлю кого-нибудь помочь… Марлу!

– Я с неё глаз не сведу, – пообещал парень.

– Спасибо!

Стильма прижала драгоценный свёрток к груди и побежала.

– Сильно не беги! – крикнул вдогонку Юрик. – Ещё упадёшь.