Страшно сделалось людям, что за диво такое? Вышли они, было, на улицу, стали ворон прогонять, да не тут-то было. Одну смахнут с крыльца – три на её место садятся. Что делать? Пока думали да гадали, птицы с места снялись и полетели, и так их много было, что всё небо они собой закрыли. Только рано было радоваться. Не успели вороны скрыться, как с другой стороны деревни, с той, где лог был, туман пополз – густой, тёмный, липкий. Отродясь люди такого не видывали.

А как накрыл туман всю деревню и сделалось кругом темно да тихо, как ночью, так услышали люди, будто шёпот пробежал по улицам, зашелестело что-то, забормотало, потянуло, как сквозняком. И увидели люди, глядевшие сквозь окна на улицу, что идёт по дороге старуха. Сгорбленная вся, страшная, в чёрное тряпьё замотанная с головы до ног. Идёт на палку сухую опирается, да нараспев читает что-то.

Вовсе жутко стало людям. Не из своих бабка эта была. Кто она такая? Что бормочет себе под нос? И что за туман всю деревню накрыл пеленой? А старуха посреди деревни остановилась, руками повела, к небу их подняла, да закричала что-то страшным голосом, слов не разобрать. И начали люди на улицу выходить, как заворожённые.

Вся деревня перед старухой собралась, против воли своей пришли. А та хохочет радостно, руки потирает. Начала она по кругу кружить да к каждому подходить и пальцами до лба дотрагиваться. До кого дотронется, тот замертво падает. Вой поднялся, кричат люди, плачут, а сделать ничего не могут, ноги словно чугунные, не могут с места сойти.

И вдруг, откуда ни возьмись, Глазливая идёт. Хоть бы что ей! Не берет её морок старухин. Подошла и встала в сторонке – строгая, прямая. Люди замолчали, на неё уставились, отродясь они Настьку такой не видали. Всё она с улыбкой блаженной да стишками своими плясала по улицам. А тут стоит будто и вовсе умная девка перед ними, глаза ясные, лик строгий, глядит она глазищами своими прямо на старуху и говорит:

– Что, снова тебе неймётся, ворона старая? Опять по души пришла в мир людской?

Захохотала старуха, затряслась мелко-мелко:

– Да и ты я вижу тоже здесь? Давно ли? Сколько тебе нынче годков?

– Сколь ни есть все мои, – пресекла её Глазливая, – Пошла прочь с моей деревни.

– Ох-ох, испугала! Возьму своё и уйду.

– Нет тут твоего, карга!

– А это мы поглядим, – ответила злобно старуха.

Подошла она к Ивану, парню молодому да статному, стоит тот перед ней ровно каменный, слёзы только из глаз сами льются. Сила в парне недюжинная, а стоит и сделать ничего не может, сковала его ведьма проклятая. Только было подняла старуха руку, чтобы ко лбу его притронуться, как упала Глазливая на землю, затряслась, забилась, а после вытянулась вся в струнку и замерла. И вдруг изо рта её голубица белая выпорхнула и на старуху кинулась.

Каркнула та по-вороньи и вороной оборотилась. Сцепились они в воздухе, только перья летят. А люди стоят и помочь не могут, нет сил пошевелиться. Лишь смотрят что-то дальше будет. А голубица клюёт и клюёт каргу, но вот изловчилась та и подмяла голубицу. У той крыло-то одно подбитое было. Вспомнили люди, как вчера кто-то камнем в Глазливую бросил да руку ей сильно зашиб.

Погибать стала голубица, до крови её ворона клюёт. И тут вдруг Иван силу в руках почуял, видать всё же ослабели чары карги старой. Схватил он палку с земли да и ударил ею, зашиб ворону. А голубица белая на земле лежит, не шевелится. Тут туман спадать начал, рассеялся, солнце выглянуло. На месте карги старой лишь горстка перьев чёрных осталась. И голубица пропала, как не было. А на её месте Глазливая лежит.