Русалка пахла морем, пахла свободой, одиночеством, солёной рыбой, пахла горькой, робкой надеждой на жизнь и мечтами простого человека – тёплый ужин и тёплая постель. Русалка была холодной, но куда более живой, чем измождённая тряпочка-Хлоя. Русалка дышала беззвучно, её грудь вздымалась, всё тело двигалось вслед за каждой её малейшей простой животной мыслью – лечь удобнее, подобрать выемку в песке, перехватить резко распрямившуюся травинку или погладить лежащее сверху неподвижное тяжёлое человеческое тело – словно бы успокаивающе и нежно, словно бы с извращённой материнской любовью; и от этого прикосновения не были для Хлои менее желанны.

Хлоя не могла уже ничего сделать, хотя и хотела бы, она только вдыхала всё больше и больше смертельного чарующего аромата, погружалась куда-то в безопасную темноту удушающих случайных объятий и – к своему удивлению – засыпала.

***

Где-то слышался плеск. Хлоя подумала, что её тошнит от воды, от моря, от бесконечной влаги вокруг, мокрых тряпок и прилипающего ко всему песка. Хлоя подумала, что ей ужасно хочется найти нормальную человеческую землю в конце морского пути, нормальный человеческий дом, посадить дерево, родить ребёнка… А эти все путешествия, моря, бесконечный перевалочные пункты и сундуки с жемчугом – настоящий отстой.

Где-то послышался треск, словно кто-то доставал что-то из деревянной коробочки. Хлоя поняла, что ей срочно нужно проснуться.

Русалка нежилась в мелкой прибрежной воде, не испытывая никакого беспокойства по поводу портящих безупречную чешую песчинок, и была очень занята неумелым открытием сундучка, который выпал на остров вместе с Хлоей. Девушка тут же вскочила на ноги и выхватила своё сокровище, прижала к себе, всем своим существом демонстрируя недовольство таким поведением обитательницы вод.

– Это моё. Это принадлежит мне, Хлое, – строго отрезала она.

Русалка словно не заметила недовольства человека, только скользнула дальше в море, пробороздив своим телом песок и водную ткань. И снова замерла.

Хлоя задумалась. Откинула с лица мокрые грязные пряди, снова внимательно вгляделась в знакомый – отражающий любой свет, а сейчас сверкающий на солнце – силуэт. Что от неё убудет, если она отдаст своё сокровище этому существу? Сколько она ещё проживёт на этом одиноком диком острове и какая разница – с жемчугом или без умрёт от жажды? Живот скручивало болью, а она вглядывалась в мерцающую чешую и ощущала реальность этой чешуи больше, чем собственного желудка.

– Ладно, бери.

Хлоя безжалостно вывалила труху содержимого на мокрый песок – несколько золотых монет, жемчужных ожерелий и браслетов – и, подобрав их в ладонь, протянула русалке.

– Смотри, – протянула она, так как от одиночества лезть на пальму хотелось сильнее, чем от боли в животе. – Это… бесполезные побрякушки. Они блестят. Ты можешь забрать их все.

Русалка с любопытством подвинулась ближе, словно узнавая грани дозволенного, подтянула к себе хвост, слегка повернула голову и, наконец, коснулась кончиком длинного мокрого пальца лежащих на ладони Хлои сокровищ.

– Нравятс-с-са! – прошептала она заворожённо.

В серых глазах отражалось истинное упоение эстетикой человеческих безделушек, и Хлоя снова засмотрелась – теперь уже на реакцию создания вод – и не заметила, как длинный тонкий хвост обвил её ногу и потянул вниз. Девушка плюхнулась, рассыпала жемчуг, и русалка тут же бросилась его подбирать, подхватывая всё больше и больше своими маленькими ручками, но не могла унести, снова рассыпала и обдала Хлою мелкими прибрежными брызгами.

– Всё, всё, прекращай…