Идти к Лукерье было боязно, но Акулина, взяв кринку сметаны да кус масла, отправилась в дорогу. После полуночи ведьма не принимала, лучше идти к ней днём али ввечеру, как солнце начинает к закату клониться. Так Акулина и поступила.

Не хотелось ей, чтоб кто-то видел, как она к ведьме идёт, потому пошла через лес, дорога хуже, да зато быстрее, и злые глаза не дадут разгуляться злым языкам. Надумают, что отчаялась уж Акулина дочь найти, к ведьма на поклон пошла, лишь бы разведать о ней что-то. И то правдой было.

Как раз к закату и добралась, постучала в ворота, а сама по сторонам озирается: видит ли кто, что пришла к ведунье? Только никто не приметил бедную вдову: Лукерья сразу впустила её, в избу провела.

Знатная у Лукерьи изба, чисто, пахнет мёдом да травами. Кошки у печки греются, животы выставили вверх: одна рыжая, другая чёрная. Уютно тут у неё, травы сушатся, бутылёчки с настойками и отварами на полках стоят. А говорили, что бесы у Лукерьи полы метут, кашу кикиморы варят, зелья домовые в печке варят. А так посмотришь – обычная изба. Ставни только сразу ведьма затворила, закатному солнышку дорогу прикрыла – воцарился в избе полумрак, заблестели в нём опасно кошачьи очи, сгустились тени в углах.

Никто не помнил, как появилась ведьма в Покровке, будто бы взялась из ниоткуда: нездешняя Лукерья, никто её родни здесь не припоминает, а гляди-ка, вот она, живёт-поживает, колдунством промышляет. Плату никогда не требует, приносят люди кто что может, но коли зажиточный, а принёс на грош, так ведьма в долгу не останется: то болесть нашлёт на скотину али ребят малых, то жуки-пауки урожай сгубят вмиг, одни будылки из земли торчать будут. Потому и стараются сельские нести чего побольше да получше, мало ли, как ведьма их хозяйство оценит. Так, на всякий случай.

Усадила ведьма вдову, внимательно так смотрит:

– Чего пришла? За дочь узнать хочешь?

Не удивилась Акулина, а лишь порадовалась: правду сказывали, всё ведьма знает. Стало быть, поможет ей, мудростью своей поделится.

– Хочу, больше жизни хочу узнать, где кровиночка моя, – запричитала несчастная мать, слёзы запекли уголки глаз, – помоги мне. Знаю ведь, что ведомо тебе то, что мы знать не можем, что подручные твои могут узнать что угодно о любом человеке. Расскажи мне, где моя Дарья.

– Того я сказать тебе не могу, вдовица, да только ты сама узнать то можешь, – молвила ведьма, – ты с нею кровью родной связана, а я твою дочь и не помню даже. Могу лишь сказать, что среди нечисти лесной нет её, у лесовиц да поляниц все сплошь лица одни и те же из года в год. Не видала я новых дев среди них. А вот среди речной нечисти можно твою дочку поискать. Я с нею не знаюсь, нечего мне в реке делать. А вот как по травы в лес хожу, так много всякого нечистого сброда вижу.

Акулина встрепенулась. Раз и ведьма так говорит, значит, есть надежда найти дочь, хоть в последний раз на любимое лицо взгляд бросить да попрощаться. О большем мать несчастная и думать не смела.

– Как мне найти её среди русалок? Где мне её искать?

– Это ты вовремя пришла, вдовица, – молвила Лукерья с усмешкой, – как раз под Русальную неделю. Позволено русалкам аж на семь дней и семь ночей из воды выходить да по воле гулять. Коли не успеешь в русальную неделю, так ещё Купальская ночь будет у тебя, но короткая она да жуткая, в такие ночи из дома лучше не выходить. Будут русалки по тропам лесным бегать, песни петь да путников щекотать. Коли на тебя дочь твоя набредёт, так и тебя защекочет, пусть ты ей и мать родная. Но есть средство одно…

Замолчала ведьма, будто осеклась, а сама хитро так на вдовицу поглядывает, очи жёлтые во тьме горят.