– Ты не спеши. Нельзя с наскоку судьбу свою решать. Если суженного искать, то на всю жизнь. Ступай домой. Коли захочешь, чтоб женой стала, найди зуб змеиный, сделай свистульку из него. Посвистишь, явлюсь.

Плюнул под ноги себе парень, вместо благодарности, да пошел по тропе.

Зажил по-старому. Да только еще тоскливей стало. Решил он, что хоть змейка пусть, а живет с ним. Еле весну дождался, как сошел снег, пошел зуб искать змеиный.

Народ посмеивается: «Чудо-юдо деревенское!»

Вот и купальская ночь пришла. Все цвет папоротника ищут, а Умил зуб змеиный. Нашел под прошлогодней листвой. Смастерил свистульку. Дунул в нее, смотрит, трава-мурава на дворе шелохнулась, поднялась из нее змейка, в девицу превратилась. Не красавицу, а лицом милую.

Так и поженились они. Много лет прожили, детишек вырастили

ВСТРЕЧА БЕДОВАЯ

Костёр ласково потрескивал ольхой. Звёздное небо расплескало молоко на гладь озера. Шумная компания разбрелась по палаткам. Двум подругам не спалось. В душную июньскую ночь их так и манила свежесть водной стихии. Только девушки направились в сторону берега, в решимости искупаться, как со стороны чернеющего на горизонте сельского погоста всполошилось каркающее вороньё, и отделилась тень.

Согбенная фигура приближалась. Когда она поравнялась с костром, в отблесках огня подруги смогли разглядеть иссушенную старуху, с прозрачными глазами и смоляной косой. На голове мерцал изумрудными переливами папоротник, вплетённый в венок из сухих веток и пожухлых трав. Шлейфом за ней тянулся аромат луга, леса и земли. Подруги застыли в исступлении, боясь пошевелиться.

Незваная гостья направлялась прямиком к озеру. Она подошла к кромке воды, выпрямилась мощной струной и словно расцвела. Распустила волосы по ветру, сняла венок, воткнула в центр горящую щепу и запричитала:

– За лучиною кручина уплывай вдаль. Моя светла молодость ворочай. Мои слёзы девичьи не прощай. Из русалочьего плена любо – милого встречай. Беду с Марою на капище венчай, привечай. – Пропела и вдруг поплыла статью, преломилась, навалилась на костыль и скукожилась. Зыркнув в застывшие от страха гримасы, усмехнулась: – Девки, не советую чресла полоскать в ночь на Ивана Купалу. Прикройте срам и послушайте видавшую виды бабку. – Старуха уселась на поваленное бревно, достала самокрутку, раскурила и затянула предание: – Давным давно, когда ещё Владимир не топил честной люд в водах Днепра и не ставил на нём крест, жили в этом селении юноша Беда и возлюбленная его Мара. Дело к свадьбе шло. И вот в окаянный праздник Солнцестояния ретивые пары через костёр сигали, узы на прочность проверяли. Прыгнули и Беда с Марой, да расцепились ладони. Опалила Мара белы ступни до черна, Беда душу спалил до безумия. В ту же ночь поманила русалка юношу папоротником колдовским да чешуёй золотой, пленила очами мутными да речами коварными. Канул он в пучину за нечистью поганою. Лишь рубаха у затона осталась. Честная молва ведьмою величать стала Мару за то, что не прошла проверку пламенем, не уберегла милого. Взвыла Мара люто и в лес жить ушла. Горемычная тайком травку собирала, в росе умывала да заклинания шептала. А ровно через год выследили её сельчане за совершением обряда приворотного, когда глаза гадюки белой ниткой прошивала и в рубаху исподнюю вплетала. Скрутили её люди добрые, да забили камнями до смерти. Вернулся Беда на зов суженой из трясины да не застал. С тех самых пор в самую короткую ночь выходит Беда со дна илистого и ищет свою ненаглядную. Всех, кто попадается ему на пути с именем созвучным, за собой влечёт.