– Да, мамзель Зинаида верно была особа истерического склада. Такая у чудит чего хош, такой все не почём. И не удивительно, дед и отец её до белой горячки допились. – Сказал генерал, видимо вспоминая тот случай, когда Федькина метила в него из револьвера.

– О покойниках плохо не говорят, однако манерам ей следовало поучится. Я всегда говорила, эти европейские вольности, до добра не доведут. Так и вышло. Усадьбу заложила, да и сама сгинула. Вот ведь, упокой Господи её душу. – Старательно крестилась Дарья Юрьевна.

– Продолжайте Владимир Владимирович. – С умилением глядя на жену, попросил губернатор.

– Татьяна ключница, вела себя с самого начало подозрительно. К тому же носила фильдеперсовые чулки, в деревне-то. У такой думаю должен быть дружок сердца. А когда я узнал, что осенью из поместья уезжает Зинаида Ивановна и в это же время в её комнату вселяется ключница, верить в несчастную смерть Федькиной отказался. Выходит ведь так что ключница знала о том, что молодая госпожа более не вернётся. Хотя конечно полной уверенности в том не было, ведь дом на данный момент принадлежит мне. Так вот господа, пока я допрашивал нашу Татьяну, любовник её все слушал, лёжа под её кроватью. А когда я спустился в погреб, он закрыл дверь снаружи, затем задушил Татьяну, сымитировав самоубийство, боясь что она проболтается. Ну и в завершение плеснув виски, поджёг Наталью Фоминичну, которая уже была нарезавшись до полного бесчувствия.

– Так Наталья Фоминична сгорела? – Вырвалось у губернаторши.

– Скончалась от ожогов. Смотрите как все получается гладко, ключница повесилась, а старая Федькина сгорела в пьяном угаре. Но. Наталья Фоминична перед смертью успела сказать, что у них в доме жил некий художник-истопник Стас. Похоже наш Станислас, привезённый Бжезинским, сначала избавился от Зинаиды, затем от Татьяны, а уж после и от Натальи Фоминичны. Мы его под утро взяли в Свято-Юрьевском монастыре, оказался по документам Станислав Грабовский. С вашего позволения ваше превосходительство, я подключил к этому делу своих людей. Самому же пришлось все бросить и вернуться в усадьбу. И то сказать, Янычар еле держался на ногах от такой скачки. Однако у меня такие гости и вот я здесь. Кстати господа, директриса Анастасия Николаевна занимается у нас народным творчеством. У неё оказался слух идеальный, вот она и организовала художественную самодеятельность. Не желаете прикоснуться к искусству, господа?

– В самом деле? Как раз кстати. – Проникновенно произнёс полковник, изрядно приложившийся к вину. Весь его внешний вид источал жажду жизни, кто бы мог подумать, что он вчера пытался застрелиться.

– Прошу в зал господа.

– В зале за роялем уже сидела госпожа Волина, а вокруг неё стояли молодые крестьяне и крестьянки, в возрасте от пятнадцати до тридцати лет, числом более двадцати. Здесь были две гармошки, владельцы их кумиры местных празднеств, гулянок и поминок. Аккордеон, купленный Владимирским по требованию директрисы. Три балалайки и бас с гитарою. Труба с гобоем подвластны были самым юным самородкам, бравшим уроки в городе. Была здесь ещё и скрипка, на которой виртуозно играл сын израильского народа, чей отец держал лавку ниже по течению. И ещё, в зале был титулярный советник Волков, в мундире при шпаге и орденах Св. Анны третьей степени и Св. Станислава второй. На самом деле Волков был тайный агент и служил в жандармерии, имел чин в соответствии с гражданским штабс-ротмистра. Все революционное и вольнодумное движение в губернии, было под его контролем. Он был умён, инициативен, а главное мог гениально импровизировать. Во всех сферах свободомыслия, он был своим в доску. И встреча его с тётушкой была назначена здесь, что бы его никто не мог видеть из вольнодумцев в мундире, и главное при орденах. Все это было сделано для того, что бы успокоить княгиню и урезонить её в стремление оказать непосредственное участие, в создание карьерного роста её племянника. Что она пыталась до этого делать и в этом своём стремлении, чуть не навредила своему племяннику, вызвав существенное подозрение у некоторых вольно мыслящих сослуживцев и революционных «товарищей» Волкова.