Иванова жена завозмущалась: «Это ведь отрава – умрет». Макариха в ответ: «Не умрет сразу, чахнуть будет потихонечку, да и зачем тебе такой мужик, ни тебе, ни людям». Ивана стало часто рвать, кружилась голова, ноги подкашивались, на двор ходил с кровью, через месяц совсем слег. Надежда переживала, посылала дочерей узнать, в чем дело. Иван объяснял: «Это у меня фронтовые болячки выходят, в мороз и дождь спал на земле вместе с лошадьми, испростыл весь». Надежде передали, что Ивану совсем плохо.

Надежда запрягла лошадь, набросала в телегу свежего сена, поехала за Иваном. Дома никого не было. Все были на работе, кроме внуков и одной из невесток. Надя с дочерьми перетащила обессилившего Ивана в телегу, привезла домой, осмотрела. Прибежали соседи, посоветовали немедленно везти в город. Три дня обследовали Ивана в городской больнице. Сделали рентген желудка и кишечника. Сказали, что все изъедено язвами. В крови обнаружили яд, похожий на дурман. Поставили диагноз – не жилец. Надя везла домой Ивана и все дорогу плакала. Привезла домой. Затопила баню, обмыла. Стала отпаивать парным молоком. Через неделю у Ивана на щеках появился румянец. Надя через день топила баню и парила его березовым веником в легком пару. Поила настоем трав на меду. Неделю поила мочегонным, другую потогонным. Через месяц Иван ходил на двор сам. Жена Ивана ни разу не пришла, только с Макарихой распускали разные сплетни по деревням. К новому году Иван оклемался, стал что-то мастерить по дому: шкафы, табуретки. На масленицу ходил в березняк, нарубил держаков к лопатам, вилам, притащил несколько вязанок веток для метелок. На базаре метлы дали хорошую выручку. Из весеннего ивняка плел корзины, которые шли нарасхват.

На троицу Надежда заявила Ивану: «Не отпущу тебя никуда, опять там над тобою будут издеваться и изведут тебя. Не отдам тебя никому. Для девчат ты стал за отца. У сыновей твоих свои семьи. Мешать будешь им».

Иван ответил: «Дай подумать денек-другой». Два дня сидел на завалинке, к работе не притрагивался, думал. Действительно, там я лишний, здесь больше нужен, девчат надо на ноги ставить. Я должен выполнить завещание крестника.

На третий день за завтраком Иван сказал: «Надежда, ты права, я тут нужнее, но только какой из меня жених, мне скоро пятьдесят». На что Надежда ответила: «И я немолодая, после гибели Степана прошло десять лет, нам уже не дождаться его, а ближе и роднее тебя никого нет».

Девчата бросились обнимать Ивана: «С нами, с нами, крестный».

Через год семья прибавилась – родился сын, потом второй. Иван сидел у раскрытого окна, радовался весеннему солнцу и думал: «Да, верно, жизнь бесконечна и вечна».

Светлой памяти Гребнева Афанасия Павловича и учителей Григорьевской школы

Колчаковцы, после взятия Перми, устремились вдоль железной дороги в сторону Вятки и на Кудымкар, с дальнейшим выходом на Котлас. Наступление то захлебывалось, то снова возобновлялось. Мешала осенняя распутица. В середине октября заморозило, а в начале ноября выпал снег.

Роте под командованием Ощепкова Степана была поставлена задача задержать противника на подступах к селу Лузино. Оборону заняли впереди села, которое растянулось по пойме реки. С колокольни церкви просматривалось небольшое пространство впереди. Справа долина реки, заросшая лесом, слева увалы, покрытые ельником. Позиция для обороны оказалась невыгодная. Стали окапываться, но противник неожиданно ворвался на правый фланг роты, из ложбинки. Командир роты приказал отступать от села за речку, на крутяк. Перебежками таща на себе ящики с патронами и пулеметы, рота рассыпалась по косогору. Заняли оборону. Беляки задержались в селе, бегая от дома к дому, выискивая красноармейцев. Это дало возможность роте окопаться. Лопат не хватало, рыли штыками. Земля успела промерзнуть на ладонь. Красноармеец Кокшаров Ярослав, молоденький, подвижный, круглолицый, невысокого роста паренек, на коленях кромсал мерзлую землю тесаком, с которым пришел в отряд добровольцем. Замерзшие комья земли отталкивал вперед и по бокам. Руки тряслись, глаза слезились, всего знобило. Ярослав почувствовал немоготу еще утром. Вчера из роты отправили несколько человек, заболевших тифом. Кое-как отрыв себе лежбище, улегся, стал устраивать винтовку между мерзлыми глызьями и тут же забылся. В полусне слышал, как пули щелкали по брустверу окопчика. Командир роты кричал: «Без команды огня не открывать, беречь патроны!».