Скотоводство, судя по всему, было не кочевым, а полукочевым, группировалось вокруг городков. Это было обусловлено вполне объективными причинами. Ведь снега в европейских и западносибирских степях выпадает много (а в период после Потопа выпадало еще больше, поскольку климат был гораздо боле влажный), скот не может добывать из-под него пищу. А значит, требуются городки для зимовки стад и скотоводов, для заготовки сена. В этих же городках сосредотачивалась государственная власть, религиозные центры. Но сами поселения время от времени «переезжали» с места на место: когда земля в окрестностях истощалась или жрецы считали, что место стало неблагоприятным. Главным достоянием были стада, поэтому бросить городок и построить где-нибудь новый можно было без особых издержек. А земля еще не представляла особой ценности, ее вокруг хватало на всех.

Ближневосточные культуры пошли по интенсивному пути развития хозяйства со сложными системами орошения и удобрения почвы, индоарийская цивилизация пошла по экстенсивному: истощилась земля – возьми другую. Если где-то встречалось автохтонное население, уцелевшее после Потопа, оно либо покорялось сильными пришельцами и ассимилировалось ими, либо оттеснялось в менее благоприятные районы. Вероятно, таким образом возникла самостоятельная уральская семья народов – финских, угорских и самодийских, заселивших ненужные скотоводам северные леса.

Теории о вечном противостоянии оседлого, культурного «леса» и дикой, кочевой «степи» – весьма недалекая выдумка историков XIX в. Изначально лесные народы стояли на гораздо более низкой ступени развития, чем степные. И жили куда беднее. Судя по археологическим данным, в «глухом углу» северо-западной России, на территории нынешних Ленинградской, Новгородской областей, Карелии, быт местных жителей вплоть до начала нашей эры очень напоминал цивилизацию ледниковой эпохи. Похожими были орудия труда и охоты – каменные, костяные или костяные с каменными вкладышами. Похожей была конструкция жилищ, разве что вместо мамонтовых костей стало применяться дерево: строился каркас на столбах, обкладывался землей и дерном, и в результате получалось нечто вроде «полого холма», внутри которого горели в ряд очаги и обитали люди. Поселения, как и тысячи лет назад, состояли из 2–3 таких домов и были далеко разбросаны друг от друга. Сходными были и фасоны костюмов. Люди носили меховые рубахи, штаны и мокасины, расшитые множеством бусинок, а внутри жилища одеждой себя не обременяли, довольствовались собственной кожей и татуировками. (Хотя само по себе это вовсе не является показателем «дикости» или «культуры» – допустим, в древнем Египте в куда более поздние времена единственным нарядом мужчин был набедренник, а женщины носили подобие рубахи лишь на улице, у себя дома ходили совершенно без всего – ведь жарко, да и одежду беречь надо).

По сравнению с охотниками ледникового периода у лесных жителей изменился только рацион питания – исчезли большие стада мамонтов и прочих животных, способных надолго обеспечить племя пищей. Теперь охота лишь дополняла рацион, а его основой стала рыба, селения строились на берегах рек и озер. Люди, жившие здесь, были европеоидами с некоторой добавкой монголоидных черт. У них тоже существовала какая-то своя культура, строились святилища, вырезались из дерева идолы – некоторые из них сохранились в торфяниках. Строились большие лодки для охоты на морского и озерного зверя. Как показывают находки, эти люди предпринимали порой очень далекие путешествия. Велась торговля с местами, отстоящими на сотни, а то и тысячи километров. Товарами для обмена были раковины, моржовая и тюленья кость, соль, кремень, из которого изготовлялись оружие и орудия труда. Были и указатели, обозначавшие направления дорог – выбитые в камне отпечатки босой ноги, иногда до сих пор встречающиеся по берегам рек.