Мама испугалась, повесила трубку и больше никогда мне на работу не звонила.

– Фёдор Иванович, я ничего такого не делал!

– На тебя жалуются, что ты ведешь антисоветские разговоры.

– Я – антисоветские разговоры? Да ни в жисть!

– А кто сказал, что в Советском Союзе медицины нет?

Говорят, у человека два состояния в жизни: «всё – х-ня» и «полный п-ц»… Наступило второе. Я вспомнил тот разговор, была такая фраза… Антисоветские разговоры – это лишение допуска, лишение – это значит увольнение с работы. А отец, брат… Всем конец… Конец моим амбициям: будущей диссертации, карьере, и всё из-за какой-то ерунды! Прошиб пот, ноги ослабели, стоял бы – упал. А все сидят молча, брови насуплены, цвет лица Фёдора Ивановича сравнялся с цветом носа, как светофор, профорг смотрит в сторону, начальник – в пространство…

Только что перед самым отъездом в Сочи меня подзывает начальник нашей лаборатории:

– Сходи к Гребнёву в соседнюю лабораторию за документом. Он знает, что мне нужно.

Вхожу к соседям, когда «чёрный полковник» Гребнёв обсуждает с молодёжью успехи советской медицины. Я забыл, за чем шёл.

– В Советском Союзе медицины нет! Я прямо из больницы, тётке операцию делали. Это ужас: грязь, жуть, медикаментов нет, инструментов нет, персонала нет! – сказал я в пространство.

– Ну, зачем же обобщать, это частный случай, – парировал Гребнёв ласковым голосом.

– К сожалению, это система, – сказал я и впервые осознал ужас медицинского диагноза.

Вот же, Гребнёв грёбаный, заложил! Чего ему не хватает, старому псу! Полтыщи в месяц огребает, ничего не делает, первый на морковку бежит, а всё ему неймётся! Частный разговор хочет раздуть в политическое дело! – думаю про себя, а что возразить – от страха никак не придумывается. Наконец сообразил:

– В Советском Союзе медицины нет, это не секрет, – говорю я, глядя в глаза Фёдору Ивановичу. – Я об этом уже письмо в «Правду» написал.

Прозвучало как-то по-детски, неубедительно. Тем более что письмо в «Правду» я не писал, хотя сгоряча и собирался. Холодок внизу живота не проходит. Фёдор Иванович покачал головой:

– Нехорошо! Зачем так говорить!

Везёт мне в жизни на друзей пролетарского происхождения. Мой комсомольский начальник Володя – сын кузнеца. Видимо, быстрый ум нужен в кузнечном деле и передаётся по наследству. Мастер по части импровизации, Володя был к тому времени автором многих поэтических строк, например:

Звезда институтских Дней Дурака, Володя дурака и включил:

– Фёдор Иванович, а что тут такого? Вот когда вы про его тёзку говорите, что у того скоро места на груди для орденов не хватит, так это ничего, а когда Лёня сказал, так это чего!

Повисла пауза.

Неожиданно подал голос начальник отдела:

– Я думаю, это досадное недоразумение. В нашем отделе разговоры должны вестись только по делу.

– Он больше не будет, это он по молодости, по неопытности, – сказала профсоюзная нимфа, которую Володя любовно именовал «нимфища». Правда, за глаза.

Фёдор Иванович, выдержав паузу и, видимо, обдумав ситуацию, сказал:

– Ладно, давайте забудем.

В результате грамоту ЦК ВЛКСМ мне не дали, но и политического дела не раздули. Сыграли по нулям, спасибо тёзке. Так сработала магия имени. Но урок я из этого извлек и пошёл работать на завод, где не было «чёрных полковников» и секретности.

Некоторое время спустя у моего тёзки случился инсульт, он стал невнятно говорить, зато появились его книги «Малая земля», «Возрождение», «Целина» – эти книги проходили в школе, творческий потенциал его не угас. Кстати, как и у меня сейчас. Но в конце концов настал печальный день.