– Мать твою, – при этом мученически заныла Мила.

В месте, где по разумению Милы должна была покоиться на речном дне шкатулка, оказалось много холодных ключей. Вода, несмотря на летнее время, была более чем бодрящей, а потому волоски на всём теле Милы встали дыбом от холода. Из позитивного в возникшей ситуации было только то, что светлый эльф, в своём высокомерии так и не ответивший ни на одно приветствие Милы, в данный час сидел в башне и вряд ли выглядывал наружу, а компании пьяниц в настоящий момент в принципе не до созерцания полуголых девиц было, им бы вообще на ногах устоять. И если бы не это, то Мила вконец впала бы в отчаяние.

… Хм, кстати. А отчего же на молодой женщине почти ничего не было? Ответ на этот вопрос прост. Плавать (как оно ненароком получилось, когда её только-только с моста в реку скинули) в башмаках, в платье и тем более в корсете Мила отнюдь не собиралась. Она из‑за этого добра едва нынче днём ко дну не пошла. А потому, помимо коротеньких панталон, в настоящий момент на молодой женщине ничего не было. Разве что окутывающие шею и свисающие на грудь, подобно ожерелью, водоросли вперемешку с необычными серебристо-розовыми кувшинками ещё имелись, так как ничего более достойного, чтобы не оставлять грудь открытой, Мила так и не придумала.

– Твою мать, твою мать, – продолжая заходить в холодную воду, стонала она сквозь зубы, пока не собралась с силами и нырнула. А там совершенно внезапно вынырнула и при этом панически закричала в голос.

– А-а-а!

Её пронзительный визг, наверное, был слышен на милю вокруг, но трезвые конные давно уж по своим делам ускакали, а пьяные мужики даже не обернулись. Они как раз перешли на другой берег и, наконец-то закончив с матерными частушками про магов, принялись вовсю чихвостить эльфийскую расу. Больше же никого вокруг не было. Но несмотря на это Мила вновь завизжала, да ещё громче прежнего. Дело было в том, что кто‑то не просто схватил её за лодыжку, но с силой потащил на глубину.

– Чтоб тебя! – прежде чем вода сомкнулась у неё над головой, успела выкрикнуть Мила.

Сказать, что она перепугалась, было ничего не сказать. Милу охватила такая паника, что она в попытке освободиться принялась дёргать свободной ногой так, как дикая кобыла лягается. Она царапалась, как бешеная кошка! И да, это принесло свои результаты. Чья-то неприятно холодная лапа от неё отцепилась, и Мила, снова всплыв на поверхность, зашустрила на берег на всех парах. Глаза у неё были, наверное, с блюдца.

– Вот ты ж дивчины нынче пошли, – между тем высунулась недалеко от берега покрытая тоненькой полупрозрачной чешуёй голова, главным украшений которой были то ли большие округлые уши, то ли два драконьих гребня за ними. Не ясно, что именно из этого, но вот уж точно не приплюснутый, да ещё расквашенный нос, с которого ручьём текла тёмно‑красная кровь. – Вот ты ж мерзавка какая. Я ей жизнь долгую в виде русалочки‑утопленницы обеспечить хотел, а она ишь чего удумала, лягаться! Чего на реку топиться попёрлась тогда?

– Эм-м, – промямлила Мила, продолжая вовсю пялиться на водяного. До этого она водяных только на гравюрах видела и как-то оригинал не очень сходился с картинкой.

– Чего молчишь? Совесть заела?

– Да я в общем-то не топиться, – всё же смогла ответить молодая женщина, и водяной тут же с обвинением указал пальцем на её «ожерелье» из водорослей.

– Да ну? А для чего тогда в маковкин цвет вырядилась?

Невольно Мила уставилась на свою грудь, старательно прикрытую липкой травой и кувшинками. Последние она сорвала для того, чтобы неприятные на ощупь водоросли не так сосредотачивали на себе её внимание. Приукрасить шедевр показалось ей хорошей идеей… Вот ровно до настоящего момента. Ведь раз водяной сказал «цвет», то он явно имел в виду миловидные серебристо-розовые цветочки, а не склизкие листики поносного цвета.