На входе нас встретил сам хозяин, как всегда в таких заведениях – сын гор, и, выразив очередное соболезнование, сделал радушный жест к столу в центре зала. На белой накрахмаленной скатерти были расставлены холодные закуски, парами бутылки с «Немировым»» и «Киндзмараули», зелень и фрукты.

Приведя себя в порядок в находящихся рядом туалетных комнатах, все чопорно расселись за столом, а я приземлился на крону стоящей у зеркального окна пальмы в кадке. И приготовился внимать, как меня поминают.

Через пару минут, призывая всех к вниманию, кум Альбертыч встал, побрякал вилкой о салатницу и призвал «наполнить», что мужчины незамедлительно исполнили. Дамам налили в бокалы вина, себе в рюмки водки, омоновцам тоже, но в граненые стаканы. После этого кум взял свою, обвел всех проникновенным взглядом и толкнул речь об усопшем. То бишь обо мне. Добрую и проникновенную. Затем повлажнел глазами (я на пальме тоже), вздел рюмку вверх «Земля ему пухом!» и высосал до дна. Остальные поступили аналогично. Не чокаясь.

Насчет «земли» Альбертыч, конечно, загнул. Но все равно было приятно.

После того как гости закусили, налили по второй, и слово взял Карпешин. Он рассказал про то, как я был шахтером и моряком-подводником, а потом о нашей совместной стезе на прокурорском поприще, отметив, что оно потеряло достойнейшего из достойных (я на пальме горделиво надулся), вслед за чем высморкался в носовой платок и потребовал выпить за усопшего стоя. Безутешные родня и гости с достоинством исполнили.

Затем, минут через пять, Зевахин толкнул в бок апатично жевавшего Харина «Налей!», тот кал им по винному бокалу водки, и однокашник принял эстафету. Для начала, качнувшись, он взделся над столом, заорав: «Товарищи офицеры!» Почти все мужчины, бывшие в прошлом и настоящем таковыми, поднялись, и Саня тоже выдал речь. О том, как мы учились в ВКШ, а потом служили операми в КГБ. Где я поймал шпиона, а другие нет. Такое действительно имело место, и ту разработку даже изучали в нынешней Академии ФСБ. Что мне было, естественно, лестно.

– Так пусть же ловит их и там! – ткнул бокалом в потолок Зевахин. Все удивленно переглянулись, но выпили. С генералами, даже отставными, не спорят.

Постепенно обстановка разряжалась – принесли горячее, активнее зазвенели приборы, где-то прошелестел смех, и про меня забыли.

«Ну вот, – возникло в душе чувство горечи. – Умер Максим и хрен с ним. Обидно».

И тут мои печальные размышления прервала песня.

– обнявшись и уткнувшись лбами друг в друга, затянули ветераны-контрразведки.

На них тут же зашикали, певцы вернулись в реальность и потребовали дичь. Как в том фильме.

Дичи не было, им положили утки с яблоками, что старых приятелей вполне устроило. Я же почувствовал какой-то дискомфорт и беспокойно заерзал в листьях. Через минуту он сменился чувством усиления невесомости, а в следующий момент я увидел под собой уплывающий вниз зал, потом зеленую крышу кафе и макушки высоток.

Все убыстряясь, душа неслась в небесную синь, завинчиваемую в спираль, в гибельном восторге и свисте ветра.

– Р-а-а! – освобождено вопил я, исчезая в пространстве.

Вот уже несколько минут, как я плыл в космосе. Далеко внизу голубела оставленная Земля, по орбитам скользили Марс с Венерой, сквозь туманность Андромеды по Млечному пути куда-то проносились метеориты.

Что было впереди, я не знал. Те жмурики, которых врачам удалось вернуть назад, долетали до чего-то непонятного. А потом назад. И давали интервью путано. Или вообще ничего не помнили, поскольку им отшибло память. В этой связи я чувствовал себя аргонавтом. Вроде Ясона. Но без «Арго» и вселенского масштаба.