– Вы, наверное, очень любили ее.

– Очень. И сейчас люблю.

– Мало кто умеет любить так, как надо.

– И я не умею.

– Что?!! – Элла вытаращила глаза.

– Тори меня не любила. Уважала, но не любила. И детей у нас не было, почему-то. И… ушла, очень рано ушла. Значит, я недостаточно любил ее.

Элла сидела с открытым ртом.

– Ты лучше на своих папу с мамой посмотри.

– Мои папа с мамой? Да они, бывает, целыми днями молчат. Папа только с гостями разговорчив.

– А зачем разговаривать тем, кто понимает друг друга без слов?

– А жаль, дядя Эд.

– Чего жаль?

– Что вы больше никогда не женитесь?

– С чего ты взяла? Женюсь.

Это было сказано совершенно буднично.

– Понимаешь, человек не создан для одиночества.

– А… а дом?

Эд вздохнул:

– Рука не поднимается. Я сам его строил. И Тори он, в общем, нравился…


Лето стояло жаркое. Как-то утром на всю округу загремел молоток. Эд сидел на крыше и вышибал клинья.


– Решился-таки.

– Хоронит дом.

– И какую же вдовушку он осчастливит?

– Пока – никакую, уж я бы знала.

– Может, не из нашего села?

– И не из нашего я всех знаю. Да он от хозяйства ни на шаг, когда ему.

– Да вон, старшая Дуда-Строителя у него чуть ли не каждый вечер чаи распивает.

– Мала еще, не тявкай. Да он ей как отец родной всегда был…


Вещи лежали под навесом и в сарае, бревна, доски, тес лежали в аккуратных штабелях, слегка присыпанные, по обычаю, песком. Теперь дом считался похороненным. Через некоторое время можно будет счистить песок и из тех же бревен построить новый дом.

Обычно просто восстанавливали прежний. Но Эд явно что-то задумал. Вечерами он мерял шагами двор, что-то размечал, прикидывал. Одолжил лошадей, привез еще бревен, досок, стекол.

И, наконец, позвал соседей на помощь.


– Заноси.

– Куда прешь, дурной?

– А ну, поберегись.

– Что-то у нас, ребята, странное выходит.

– Эд велел так класть.

– Где ты такие окна видывал?

– Хозяин барин.

– А стены-то? Эд, ты никак второй этаж собрался делать?

– Нет. Но чердак будет большой.

К вечеру закончили. Дом получился, как хотел Эд: высокий, светлый, с большими окнами, с высокой остроконечной крышей.


– Дядя Эд, а, дядя Эд?

– Да.

– А на ком вы женитесь?

– Не знаю.

– Но тогда… зачем было торопиться, строить дом, да еще такой?

– Чтоб был готов.

Эд, по своему обыкновению, промолчал, а потом добавил:

– Когда Тори войдет в эту калитку, этот дом понравится ей гораздо больше прежнего.

– Какая Тори? Ваша Тори?

– Какая-нибудь Тори. Прежняя или другая. Тори или… не Тори. Неважно. Моя. Единственная.

Тель-Авив, 29 Адара алеф 5763 г.18

Волки19

Моей дочери Наоми


Homo homini lupus est20.

Римская пословица

Выстрел.

Серая тень шлепнулась на лед.

– Зря, дочка, – сказал отец.

– Почему зря?

– Они нас охраняют.

– В каком смысле?

– В прямом. Пока они крутятся вокруг нас к нам не подберутся другие… волки.

Девочка почесала подбородок типично мужским движением унаследованным от отца.

– Ты бы их еще подкармливал.

– А я и подкармливаю. Всякий раз, когда идем на рыбалку, я потрошу рыбу на месте и вываливаю им потроха и головы. Они это уже знают и терпеливо ждут.

– Приручаешь?

– Нет. Именно подкармливаю. Чтобы знали: здесь можно перекусить, но не насытиться. Тогда они останутся охотиться в наших краях, а другие не сунутся. Заметь, я каждое утро выгоняю мужчин на рыбалку, хотя особой надобности нет. День – на западной стороне, день – на восточной. Здесь две разные стаи, наш остров разделяет их.

– Так они что, на вас не нападают?

– Когда рыбачим – нет.

Тем временем, увидев, что стрельбы больше нет, другие волки уселись пировать трупом поверженного товарища.

– Терпеть их не могу.

– Не смотри.

– Папа, а давай, пойдем на охоту.