С другой стороны – было царство цитрусовых. Отдельно стоящие на травяном газоне деревья одновременно и цвели пахучими белыми цветами, и были увешаны разнокалиберными плодами, всех земных видов – лимоны, апельсины, мандарины и даже грейпфруты я обнаружил. Кроме них были и другие, то ли просто мне неизвестные, то ли выведенные специально в этом времени.

– Это любимое место Хильды! – сообщила мне Грис.

Мать Грис показалась мне доброй, приветливой и очень тактичной женщиной. Она обладала потрясающей способностью подстроиться под любого собеседника и говорила каждому только то, что он желал услышать.

Этому прямо стоило у неё поучиться! Но с ней мы встречались даже не каждый день.

– Мама – врач-психотерапевт. Она снова стала практиковать после того, как я начала учиться в Школе. И пока не собирается бросать свою работу. По плану отца это произойдёт, когда в этом доме поселится наша маленькая дочь и их внучка. У неё от природы доброе сердце и мягкий характер. Мне кажется, что я больше похожа на маму и лицом и нравом. А ты как считаешь?

Я считал также. От Рудольфа Грис унаследовала только яркие серые глаза с чёрными пушистыми ресницами. Выросла она выше и отца, и матери. Золотистые вьющиеся волосы и нежный голосок – точно, как у Хильды.

А вот характер… трудно сказать. Со мной она была пока именно такой – «белой и пушистой». Но я-то помнил, как она железной рукой управляла своей Службой Разведки. От этой барышни можно ожидать любых сюрпризов!

А пока мы с ней были безраздельно счастливы в этом филиале земного рая, пусть и созданного человеческими руками. Кстати, именно руководить созданием искусственных ландшафтов и предстояло моей принцессе.

Грис готовилась к своей новой должности. Она занималась каждый день рано утром, когда я ещё спал. Её лучшее время – раннее утро. Как она мне призналась:

– И вдохновение появляется, и голова лучше работает!

К сожалению, в этом мы с ней не совпадаем. Я безнадёжная, ярко выраженная сова, как моя мамочка Эни. Так что рано утром она работала где-то в комнате рядом. А потом в этой же комнате стал работать и я, если не мог заснуть поздно вечером.

Нас регулярно обследовали медики. Они приносили с собой нужные пробники и брали у нас обоих анализы примерно раз в неделю. По результатам нам разрабатывался индивидуальный состав пищи. Так что на завтрак, обед и ужин мы получали по тарелке разноцветных «шариков», как в клинике Морисона. Только теперь мне не у кого было попросить какие-нибудь приправы к этой, достаточно пресной и безвкусной пище. Грис совершенно не проявляла недовольства. И я тоже терпел, понимая, что это делается для нашего будущего ребёнка. Через месяц и я привык – еда мне казалась даже вкусной. Тем более, что режим двигательной активности на свежем воздухе здесь тоже регулировался какой-то загадочной автоматикой. Сидеть за компьютером нам позволялось не больше 2—3 часов. Если я пытался «добрать ещё» поздно вечером, он принимался пищать или «зависал», совсем как в моём времени. В любой момент можно было «оседлать» летающий скутер и оказаться на берегу океана. Песок черный из маленьких-маленьких камушков, обкатанных волнами. Вода тёплая, волны ласковые. Иногда мы катались на катере, которым умела управлять Грис, любуясь с воды на «замок» и скалы на горизонте. И вдоль, и поперёк – сплошная «дольче вита»!

Всего один раз за эти полгода меня навестила Эни. Она приехала вместе с Софией во время её каникул. Софи уже 12 лет, и она живёт теперь постоянно в Школе – той же, что и окончила Грис. Она, как мне кажется, похожа на бабушку Эни. Или на свою мать Анюту? Они обе у меня смуглые, хрупкие и темноволосые. А поскольку она большую часть детства провела с Эни, то и скопировала некоторые её повадки. От меня у обоих моих дочек только форма подбородка и рисунок линии губ. Я думаю, что они обе будут очень хорошенькие – лет через пять.