Наутро вниз по Алеру, широкому, как Божья ладонь, но неглубокому, что корыто, поплыл диковинный плот, обвитый кореньями и кустами и прикрытый добротной иллюзией. Со стороны мерещилось: стронуло водой пышное дерево, выдранное из земли камнепадом. Но когда плот цеплялся за мели и забившие русло камни, нёсся из зелени варварский мат, отрастали у дерева новые ветки, упираясь в склизкое дно. Викард толкал справа, Даждьбор слева, брёвна сходили с отмели и продолжали путь по реке, всё набиравшей ход.

По центру плота сидел монах, которому силой всучили полено, сухое, будто пустыня Хвиро. Авось удержит монаха, вытащит на поверхность в случае катастрофы. Истерро смотрел на воду с опаской: плавать в скудном на реки Хвиро умели разве что рыбаки. А монахам и вовсе Господь завещал пешими смиренно брести по миру.

«Зачем идёшь в замок, глупец? – пригнул к самым брёвнам голос, открывший на миг Океан Высшей Сферы. – Ведаешь ли, зачем идёшь?»

– За своим! – крикнул вслух Эрей, жадно впитывая солёный ветер.

Сидевший рядом Даритель подпрыгнул, едва не свалившись с плота. Эрей удержал мальчишку за шиворот.

«Скверный маг, – огорчился Ригар. Неподдельно, так огорчается скульптор, расколовший прекрасную статую случайным ударом резца. – Ничему тебя не научил. Вернись в Аргоссу, безумец!»

«Я тебя тоже люблю, учитель, – растянул рот в ухмылке Эрей. – Давеча как раз о любви говорили».

И сразу его отпустило.

– Хорошо пошли! – пробурчал Викард. – Набрал силушку Алер, ожил, родимый.

– Шест до дна не достал! – поделился Даждьбор. – Тверк, ставь рулевое весло, пока не поймало стремниной.

Рулевым веслом деловитые мрази именовали бревно, обтёсанное топором до состояния толстой доски. Викард заявил с видом знатока, что эта штуковина зовётся гребь, но на него зашикали: длинное назвище звучало солиднее, а «гребь» все сочли за ругательство. Для упора пристроили небольшую рогатину, нарекли кормовой уключиной. Держалось всё на честном слове и отборном мате дружины, щедро делившейся наболевшим. Эрей подкинул пару заклятий, чтоб не огорчать мракоборцев, потому как рулить подобным веслом, да при этом уходить со стремнины не смогли бы и бывалые кормчие.

– Работает! – улыбался Тверк. – Смещаемся к берегу, мрази!

Он бы руки потёр, да гребь мешала. Вместо него Стейси Ван-Свитт потёр и руки, и ноги, и даже на спине поёрзал от счастья. Настолько опостылел пеший маршрут, что мрази радовались, как дети.

Ликования добавил зелёный парус, сделанный из плаща Истерро. Бабник горестно вздыхал да охал, оплакивая одёжку, а остальные едва не сплясали, когда ветер надул полотно и прибавил скорости ненадёжному судну.

Маг считал мракоборцев бойцами, умудрёнными вечными схватками с нечистью, а на деле они оказались мальчишками!

Вскоре течение заметно стихло, и лишь парус двигал вперёд махину, которую Тверк обозвал ковчегом. Пойма Алера наполнялась водой. Опасность сесть на мель миновала, инь-чиане отложили шесты и приготовили весла – те же брёвна, обтёсанные топором. Но перед гребными работами затребовали еды и чаю, горяченького, с дымком.

Стейси распричитался, обзывая их нелюдями ненасытными, но горячего чаю хотелось всем, а дежурил сегодня Ван-Свитт.

Тверк сдал гребь под присмотр Врану. С невразумительной руганью древоид растолкал Истерро, задремавшего на куче тюков в обнимку с пресловутым поленом. Из-под спины монаха вынул котелок с закопчённой рыбой. Сонный Бабник округлил глаза, только теперь осознав, что рубаха, и без того несвежая, перепачкана в саже и воняет хуже старых рыбачьих сетей.

«Чешуйчатая скотина», как именовали каждый улов, всем порядком поднадоела, но дичи добыть не получалось, а крупы, взятые в деревне с пиявцами, доели ещё второго дня. Жрёте, как вурдалаки, – ругался древоид, тыча обличающим пальцем в варваров. – Ладно бы охотились, падлы!